Не позвонят, чтобы узнать как мои дела. Не приедут в гости. Не привезут понянчить внуков. Просто забудут, станут относиться ко мне как к пустому месту, так, как это уже сделал Тимофей.
Эта картина вдруг кажется мне самым страшным кошмаром. Страшнее, чем банкротство. Страшнее, чем увольнение, позорный развод, нищета, одиночество. Наверное, я смогу пережить все это. Только если рядом будут мои дети. Если они останутся со мной, я уже не буду один.
Я отворачиваюсь от зеркала. От того человека. Медленно, будто через силу, подхожу к своим девочкам. Поля смотрит на меня с вызовом, прикрывая собой Яну. Готовая к бою.
Я останавливаюсь перед ними. Не нависаю над, не пытаясь давить. А опускаюсь на корточки, чтобы быть с ними на одном уровне. Голос у меня тихий, сдавленный, и впервые я не пытаюсь делать его иным. А просто говорю.
- Простите меня, лисички.
Внутри всё заледенело от ужаса. Это не игра, и не манипуляция. Это просто правда.
- Я был не прав. Я очень виноват перед вами, что затеял всё это.
Я смотрю то на Полю, то на Яну, которая смотрит на меня сквозь слез. Глаза почти сомкнуты, то ли от слабости, то ли от усталости.
- Прошу прощения. Быть отцом… - я запинаюсь, - быть отцом сложно. И я не всегда понимаю, что нужно делать. Я не всегда звоню вам. Не всегда проявляю заботу. Я не всегда помню, что вы любите, а что нет. Черт, я вот даже про бургеры забыл. Я и правда думал только о себе, а нужно о вас. И я не понимаю, как все исправить. Так что… пожалуйста, помогите.
Я делаю паузу, глотая ком в горле.
- Что нужно от меня сейчас? Прямо сейчас? Говорите.
Они смотрят на меня. Сначала с недоверием, с опаской. Потом их взгляды встречаются. И они произносят хором, не сговариваясь, будто ждали этого вопроса всю дорогу:
- Отвези нас к маме.
Я киваю. Никаких «но», никаких «давайте сначала». Просто киваю.
- Хорошо. Поехали.
Мы медленно идем к выходу, никто не пытается нас остановить. А упущенная очередь к нотариусу – последнее, что меня сейчас волнует. Я несу Яну на руках, она сопротивлялась поначалу, но я так давно не носил на руках своих девочек, что это нужно скорее мне, чем ей. Поля идет сзади, на меня она даже не смотрит. Только недовольно сопит и шепчет ругательства под нос, думая, что я ее не слышу.
Я помогаю Яне забраться на заднее сиденье, Поля садится рядом, укладывает ее голову себе на колени.
Едем молча. В зеркале заднего вида я вижу, как Поля гладит сестру по волосам. Движения ее становятся плавными, веки медленно опускаются вниз. Через несколько минут они обе спят. Поля спит, нахмурив брови, даже во сне переживая все, во что я их втянул. А Яна… Яна улыбается. Слабенько, едва заметно. Но улыбается. И кажется, ей снятся хорошие сны. Потому что она едет домой.
Я смотрю на них и понимаю, что сегодня я не получил ничего из того, что хотел. Но, кажется, я получил шанс. Очень маленький и хрупкий. Но шанс – не потерять их совсем. И это сейчас важнее любых салонов, любых денег, любых амбиций и обид. Гораздо важнее.
Глава 42
В гостиной пахнет запеченной уткой с яблоками, свежим хлебом и чем-то пряным. Влад уговорил меня замариновать очередную тонну кимчи и теперь по дому расплывался аромат острого перца и имбиря, от которого все время хочется чихать. На столе - легкий беспорядок из тарелок, бокалов и закусок, самый правильный, самый уютный беспорядок в мире. Слышится смех. Юра что-то рассказывает, размахивая руками, Рита поддакивает, сияя. Тимофей спорит о чем-то с Яшиным, а тот лишь усмехается, поправляя очки. Граф вальяжно развалился в своей лежанке и со счастливым видом смотрит на нас.
Все как всегда. Идеальная пятничная картинка.
Я наполняю бокалы вином и улыбаюсь. Почти искренне, почти по-настоящему. Я почти счастлива, почти на сто процентов.
До ста мне не хватает всего двух – не процентов, людей. Моих дочек. Будь они здесь, за этим столом, смеялись бы громче всех, перебивая друг друга, чтобы рассказать что-то важное, - вот тогда все было бы как надо. Тогда бы я не чувствовала этот легкий, фоновый мандраж, эту необходимость все контролировать. Я бы расслабилась. Совсем.
Мой взгляд сам тянется к дамской сумке, брошенной на кресло у стены. Там телефон. Я специально убрала его подальше, чтобы не смотреть на черный экран каждые тридцать секунд. Они в Москве. И если не позвонили сразу, то уже и не позвонрят.
Я делаю глоток вина, возвращаюсь к своим гостям. Все будет хорошо. Девочки уже взрослые и они могут и должны сами выбрать свою дорогу.
Незаметно от всех мне на бедро ложится рука. Я вздрагиваю от неожиданности и поворачиваю голову.
Влад даже не смотрит на меня, кивает что-то Юре, продолжает разговор. Но уголки его губ подрагивают от лукавой улыбки. Повернувшись ко мне, он подмигивает. Почти незаметно. Только для меня.
Конечно, он видит. Он всегда видит. Даже когда я думаю, что спрятала все на пять замков. Он легко считывает напряжение в моих плечах, фальшь в смехе, ту самую трещину в идеальной картинке, которую я так старательно создаю.
Я накрываю его руку своей. Прижимаю ладонь к ноге, чувствуя тепло сквозь тонкую ткань платья. И сама отвечаю легким, почти невесомым давлением плечом в его плечо.
Спасибо, что ты здесь. Все в порядке.
Это длится секунду. Меньше. Но он не убирает руки. Она просто лежит, якорь, который не дает мне уплыть в пучину собственной тревоги. И я снова могу дышать. Снова могу улыбаться гостям. Почти по-настоящему. На целых девяносто восемь процентов.
Тимофей рассказывает историю, как у нас в ресторане отмечали девичник, на котором выяснилось, что жених, пока не определился с невестой,