На календаре 25-е ноября, воскресенье, а три дня назад я снова встречался с Шумским.
— В это воскресенье Брежнев ждёт вас у себя на даче, — огорошил он меня с порога. — Все запланированные дела, если были — откладываются на потом. В 8 утра к вашему подъезду подъедет чёрная «Волга», номер…
Дальше последовал инструктаж, хотя я и так прекрасно помнил, что нужно лить в уши генсеку. Спросил насчёт прослушки, полковник заверил, что она имеется, но свои люди её в здании ещё с вечера отключат.
Поскольку дел у меня на это воскресенье не имелось, разве что планировал покорпеть над последними штрихами к кандидатской, то и поехал без проблем. И даже Рите не пришлось врать, так и сказал, что еду лечить Брежнева. Конечно же, умолчав о том, что мне ещё предписано воздействовать на мозг генсека ментально.
— Самого Брежнева лечить будешь, — не верила жена. — Это, Сенечка, уже выше некуда. После этого — а я уверена, что у тебя всё получится — тебе должны сразу докторскую дать!
Я бы не отказался, ей-богу, от халявной докторской. Но в условиях нашего сотрудничества с куратором такого пункта не было. Думаю, покровительство полковника КГБ (а иже с ним ещё кто-нибудь, небось и генерал затесался), и без того вполне достаточная награда.
Рублёво-Успенское шоссе в эти годы мало напоминало то, каким оно в моей истории стало в 90-е. Нет ещё особняков, больше смахивающих на небольшие дворцы. Обычное затрапезное Подмосковье с редкими домишками вдоль трассы, преимущественно деревянными за покосившимися заборами или вообще без оных. Грусть навевал и пейзаж: грязь вперемешку с таявшим снегом, который выпал этой ночью, а свинцовые облака намекали на очередной снегопад. А может, и на дождь, так как за бортом была плюсовая температура.
В машине я, водитель и сопровождающий, которого я первый раз видел. Представился, когда я садился в «Волгу», Геннадием Юрьевичем. Был он в штатском, как и водитель, однако от обоих буквально несло погонами. Понятно, не войсковыми, а гэбэшными.
По пути Геннадий Юрьевич меня кратко проинструктировал, как себя вести по прибытии на дачу Брежнева.
— Когда мы приедем, нас выйдет встречать начальник охраны генерального секретаря товарищ Рябенко. Сдам вас ему с рук на руки. Дальше уже будете выполнять его указания, а я вернусь в машину и буду ждать, когда вы освободитесь. Запомните — никакой самодеятельности! Действовать только согласно предварительно оговорённому с товарищем Шумским плану.
Я и не собирался проявлять самодеятельность, не мальчик всё-таки.
— Почти приехали, — объявил немногословный водитель, сворачивая с трассы под указателем «Заречье».
Сначала тянулись обычные деревенские дома, но при этом асфальт под колёсами был такой ровный, что, поставь на капот стакан с водой — не прольётся. А потом мы свернули на такое заасфальтированное ответвление, и вскоре остановились перед шлагбаумом, возле которого стоял солдатик внутренних войск, на ремне с шеи свисал АК-74. Из кирпичной будки вышел капитан, тщательно проверил наши документы и сопроводительную бумагу, после чего мы получили разрешение на проезд дальше.
Впереди нас ждал второй, уже более солидный блокпост, а документы проверял хмурый майор, причём ещё тщательнее капитана. Ко всему прочему каждого из нас, словно запоминая, внимательно рассмотрел в лицо.
— Машина с водителем остаётся здесь, — он показал на небольшой асфальтовый пятачок-парковку, — а вы вдвоём проходите, вас встретят.
— Идёмте, — сказал мне Геннадий Дача генсека выглядела скромно. Я ожидал увидеть что-то более солидное, нежели двухэтажное деревянное здание. Жаль, не попали сюда летом, когда вокруг зелень. Сейчас выложенные камнем аллеи вились между голых деревьев и кустарников.
Из дома навстречу нам вышел седой, но крепкий мужчина, и остался стоять у входа. Пока к нему шли, он внимательно прощупал меня взглядом, отчего я почувствовал себя словно раздетым донага.
— Это и есть Александр Яковлевич Рябенко, — не поворачивая головы, тихо сказал Геннадий Юрьевич.
Мы подошли, Рябенко и мой сопровождающий обменялись рукопожатиями, после небольшой паузы начальник охраны генсека пожал руку и мне. Крепко пожал, чувствовалось, что ещё крепок старик Розенбом[2].
— Я буду ждать в машине, теперь Арсений Ильич в вашем распоряжении, — сказал Геннадий Юрьевич и откланялся.
Проводив его взглядом, Рябенко посмотрел на меня:
— Что ж, молодой человек, следуйте за мной.
Мы вошли в дом. Сюда откуда-то доносились аппетитные запахи.
— Это Виктория Петровна сырники жарит на кухне, — словно прочитав мои мысли, пояснил Рябенко. — они у неё изумительные получаются. Вот гостевые тапочки, выбирайте, которые вам подойдут.
Переобувшись, я был препровождён в зал. Навстречу нам из-за стола поднялся мужчина средних лет в белом халате.
— Знакомьтесь, Михаил Титович Косарев — личный врач Леонида Ильича. А это тот самый Арсений Ильич Коренев, о котором вам говорили, — представил нас друг другу Рябенко.
Мы обменялись рукопожатием, после чего начальник охраны попросил меня открыть портфель и показать, что внутри. В портфеле у меня были набор игл, плюс пузырёк со спиртом и рулончик ваты. А также фляга с «живой водой». Для себя, поскольку Шумский сказал, что ещё не время. Александр Яковлевич отвинтил крышечку, понюхал, подозрительно посмотрел на меня.
— Это вода, — сказал я с самым невинным видом. — Можете отхлебнуть и удостовериться в этом лично.
Тот отхлёбывать не стал (и славно, мне больше останется), закрутил крышечку и вернул фляжку в «дипломат». Похоже, слухи о моей заряженной воде сюда ещё не дошли.
— Леонид Ильич у себя в кабинете, сейчас я ему доложу о вашем прибытии. А пока Михаил Титович, как вы и просили, предоставит вам возможность ознакомиться с выпиской из медицинской карточки.
Косарев сунул мне в руки прямоугольник из нескольких листочков, а сам вошёл в кабинет. Не успел я дочитать первую страничку, как Рябенко снова появился в зале, кивнул мне:
— Леонид Ильич сейчас выйдет.
И тут же снова открылась дверь кабинета, и в зал вышел Брежнев, одетый в адидасовский костюм. Слева на груди красовалась символика будущей московской Олимпиады — силуэт будто бы московской высотки в виде беговых дорожек с олимпийскими кольцами в основании и пятиконечной звездой на вершине. На ногах — тёплые носки и тапочки без задников. Посмотрел сквозь линзы очков в тонкой оправе на меня, потом на Рябенко.
— А ты не говорил мне, Саша, что врач такой молодой, — прошамкал он и