Не знаю.
Да и плевать.
Рядом с ней я дышу свободнее. Она дает мне то, что я давно потерял.
Вкус к жизни.
Рядом с ней я живой. И за одно это я готов отдать ей все, что имею. Может быть именно это и зовется странным словом любовь, в которое я не особенно-то верил. Когда родители выкидывают тебя из дома в ночь на мороз, а тебе нет и шести лет, как-то быстро учишься тому, что в жизни нет мест слабости и чувствам.
И если Кристине удалось стать для меня важной, потому что она случайно залетела, то Алина смогла показать мне, как это — жить иначе. Когда ты рядом с человеком испытываешь кайф просто от того, что вы вместе.
Когда вы будто на одной волне, и весь мир может хоть сгореть дотла — вас это коснется. Потому что у вас двоих свой мир и своя вселенная.
Она стала моей тихой гаванью, где мне не нужно носить броню, и можно выдохнуть. Можно перестать сражаться.
Где я могу позволить себе дышать по-настоящему.
Моя попытка лечь поудобнее приводит к тому, что какой-то из приборов издает противный звук, и Алина тут же вздрагивает и, проснувшись, подрывается с места.
— Ты… — она ошарашенно смотрит. — Ты очнулся…
Едва ли у меня выходит нормально улыбнуться. Скорее, это похоже на какой-то оскал. Но Алина улыбается в ответ. Смаргивает слезы, а я мысленно даю себе зарок — больше она плакать не будет.
— Я так боялась за тебя, — тихо шепчет, подходя ближе. Так осторожно, точно боится спугнуть. — Сережа, я…
Всхлипывает снова. Она вообще девочка эмоциональная, а тут поди еще и гормоны.
— Я так рада. Ты не оставляй меня. Ладно?
— Не реви, — выдыхаю. прижимаю ее ладонь к губам. — Нельзя тебе.
Ее глаза распахиваются сильнее.
— Ты слышал?
— Да, — ухмыляюсь. — Все твои признания.
Вот теперь она краснеет. И мне это заходит. Нравится ее смущать. Тем более что так она не плачет.
— Я… Прости, я наговорила тебе столько всего, что ты, наверное, подумаешь обо мне непонятно что.
Мне хватает сил, чтоб потянуть ее к себе. Алина послушно садится рядом, а я переплетаю наши пальцы.
— Я тоже, — говорю, глядя ей в глаза. — Понимаешь?
Кивает в ответ. И я знаю — она верно считала мой посыл.
Я тоже ее люблю. И однажды я научусь говорить об этом вслух. Пока же придется доказывать все делами.
— Там Детям в коридоре. Он тоже хочет тебя увидеть.
Вздыхаю, прикрыв глаза. Да уж то, что Богдановский здесь, как раз неудивительно. Поэтому и с Алиной я отправил именно его.
— Или, может, лучше врача? — вдруг дергается она. — Я сейчас, они…
— Тише, — прошу, хватая за руку любимую, которая уже готова бежать. — Не надо пока никого.
Прикрываю глаза, переживая очередной приступ боли.
— Побудь еще немного со мной, ага? А потом уже и Демьян.
Чувствую осторожное прикосновение к плечу. Глаза открывать так лень. Сейчас я знаю, что не один. Что рядом та, что вдохнула в меня жизнь. И знаю, что она не уйдет. В этом я уверен на сто процентов. Потому что Воронов не должен был привозить ее сюда. И Алина могло здесь оказаться только в одном случае — если довела Игната до ручки. А значит, друг мне еще выскажет все позже.
— Я люблю тебя, Сереж, — тихо говорит моя бедовая девочка. — Не бросай нас.
— Никогда, — шепчу в ответ, прежде чем снова провалиться в темноту.
39 Алина
Север проводит в больнице почти две недели. Навещать мне его особо не позволяют, объясняя банальной безопасностью. Я уже успела надумать по этому поводу всякого, но Марк поймал меня в гостиной и обстоятельно объяснил, что к чему. Конечно, в подробности того, как подстрелили Сергея он не вдавался. Но после этого я набралась терпения и стала ждать.
Когда Север тогда пришел в себя снова, он переговорил наедине с Демьяном, а после нас отвезли к нему домой.
И, собственно, все. Мне оставалось только ждать. По утрам появилась тошнота, и я почти перестала есть. Да и в целом мне ничего не хотелось. Если поначалу я хотя бы как-то заставляла себя вставать и помогать Валентине, то последние три дня вообще не выхожу из спальни Сергея.
Скучаю по нему так, что каждую ночь вижу во сне. Теперь это, правда, не кошмары, а сны, в которых мы вместе. Пару раз мне даже снился наш малыш. Я почти не рассмотрела его, но проснулась вся в слезах. Слишком реально было то, что я увидела.
Сегодня мое утро вновь начинается с тошноты. Я успеваю лишь попить воды, как меня опять выворачивает. Обессиленно прислоняюсь к стене, обещая себе, что это только на пол минуточки, и я тут же встану.
— Алина! Ты что на холодном сидишь! — возмущенно ворчит Валентина.
Открываю глаза вижу, как она торопливо подходит и тянет меня наверх.
— Да-да, я просто… Что-то мне… — не договариваю и, развернувшись к раковине, снова издаю не самые красивые звуки.
— Совсем сине-зеленая, — цокает языком экономка, когда я в очередной раз умываюсь и надеюсь, что на сегодня это последний заход.
— Я пойду прилягу.
Она провожает меня до постели. Помогает устроиться, а затем уходит. Я почти проваливаюсь в сон, когда снова слышу щелчок замка.
— Вот, давай, попей, — говорит Валентина.
— Да, я потом и…
— Нет, девочка, давай, надо. Ребеночку мать нужна здоровая. А ты вон скоро падать будет от голода.
Она права. И как бы мне ни хотелось отмахнуться, приходится подчиниться.
— Что это ? — спрашиваю, попробовав содержимое кружки.
— Пей-пей, — приговаривает Валентина. — Когда моя дочка была беременна, ей этот отвар очень хорошо помогла.
— У вас есть дочка?
— А чего ты так удивляешься? — усмехается экономка. — Есть. Правда живут она далеко, а я все никак не переберусь к ним.
— Почему?
Она вздыхает, смотрит на меня как на неразумное дитя.
— Потому что Сергея Александровича не могу оставить.
Заметив мое недоумение, она добавляет:
— Помог он моему внуку однажды. С