– «Уже»?.. Ты имеешь в виду Сета Маллинса?
– Гарри Уорден носил шахтерскую лампу. У Сета Маллинса форма охотинспектора, а его вполне можно принять за рейнджера из, ну, скажем, «Рейнджера».
– Но…
– Он злющий сукин сын, живущий в лесу… черт. Даже я не смогла бы придумать лучше.
– Но это не он, – говорит Баннер.
– Так и я о том же: он – ложный след.
Баннер надевает на лицо мучительное выражение, отворачивается.
– Что тебе известно? – спрашиваю я. – Ты ведь не все сказал, да?
– Если бы ты хоть ненадолго замолчала и позволила мне сказать все, я бы уже давно сказал.
Я делаю приглашающее движение рукой, уступаю ему трибуну, и когда он открывает рот, на парковке сигналит еще одна машина.
– Тут всегда так? – спрашивает он, имея в виду запрещенную парковку.
– По другую сторону озера пожар, – говорю я ему. – Родители хотят забрать своих детей и уносить ноги, успеть снять последний номер в отеле, пока все не разобрали. Но ты мне что-то хотел сказать?
– Почему это не может быть Сет Маллинс, – говорит Баннер, словно исполняет роль в драме, – вот почему: ты знаешь Салли… – Он достает блокнот из нагрудного кармана, раскрывает его, читает: – Чаламберт. Салли Чаламберт.
– Она что – жила здесь? Или что?
Это удар ножом в темноте. Это имя мне ничего не говорит.
Баннер отрицательно качает головой – нет, он опускает блокнот, его полицейские инстинкты зовут его к гудению в сорока ярдах от нас.
Все это становится своего рода избыточным.
– М-м-м, она, Салли Чаламберт, – переходит к делу Баннер. – Она из племени шошонов, живет в Лосиной Излучине, и она та женщина, которая…
– …поставила на место Мрачного Мельника в первый раз, – заканчиваю я, и мое лицо леденеет.
Баннер выразительно кивает.
– И? – добавляю я.
– Она убежала из своего… скажем, дома.
– И дом был в Айдахо?
– Один турист сообщил о женщине с безумной копной волос: эта женщина пряталась за автоприцепом, который направлялся по дороге вверх по горе.
– Черт.
– Вот уж черт так черт.
– Реальный случай бегства психически больного пациента.
– Разве сейчас позволительно формулировать это таким образом?
– Мы имеем дело с поджанром, – объясняю я. – Слэшеры могут развиваться по двум сценариям: на основе мести или на основе собачьего бешенства. Во втором случае мы обычно имеем дело с бежавшим психическим пациентом. «Кровавая вечеринка», «Страх сцены». – Майкл следит за нами из кустов. – Вот я и пришла к этому.
– К чему – к этому?
– Я отбывала срок в заведении, подобном тому, где отбывала свой срок она, верно? И я, ко всему прочему, собираюсь стать бебиситтером, верно? Да, черт побери, ты просто хочешь нарисовать на моей спине огромную красную мишень?
– Я просто хотел узнать, можешь ли ты помочь с Эди, пока Лит не вернется, но если ты считаешь, что эта Салли Чаламберт пришла за тобой, то…
– Почему это происходит все время? – спрашиваю я. Просто в общем смысле. Философски.
– Я полагаю, все дело в озере, – говорит Баннер, чуть раздвигая зеленую ограду рукой, словно чтобы посмотреть на воду. – Все дело… Не знаю. Я не думаю, что это как-то обязательно должно быть связано с озером. Может, все же с речкой.
– Может, все дело в золотой кирке? – бормочу я.
На это Баннер стреляет в меня глазами, но я не говорю ему про презентацию Кристи Кристи.
– Просто мне нужно послать Баба и Джо Эллен, чтобы помочь разобраться с Сетом Маллинсом, – говорит он.
– …а пожар требует внимания всех властных структур, – добавляю я. – И уже почти Хеллоуин, и у нас уже два-три мертвых ребенка, а наш герой даже еще не появлялся.
– Лета?
Я киваю.
– А что ты? – тихим голосом спрашивает Баннер.
Я отрицательно качаю головой – нет, неверно, не я.
– Я теперь учитель, ты не забыл? – говорю я. Потом, еще понизив голос: – К тому же еще и Кассандра.
– Она раньше жила здесь?
– Любая Кассандра – это персона, обреченная на знание истины, но ей никто не верит. Я подобна второй скрипке, тому самому Рэнди. Хорошо для маленького перерыва в комедии, громкого взрыва, который, по большому счету, не имеет никакого значения.
– Лит говорит мне другое.
– Она бы не стала тебе говорить то, что говорю я, – отвечаю ему. – Она хороша такая, как есть. Большинство последних девушек такие.
– Ведь это ты убила Мрачного Мельника.
– Ну да. А он даже не был настоящим убийцей.
– И Стейси Грейвс.
– Напомни мне, почему я твоя нянька? Не потому ли, что я люблю топить маленьких девочек?
– Лета говорит, что если… если с ней что-нибудь случится, то…
– Не надо, – обрываю я его. – Произносить такие слова вслух – к несчастью.
– Она говорит, что ты подходишь для этого… ты позаботишься об Эди. Ты поможешь.
А теперь уже я молочу ресницами с космической скоростью.
Я вижу, как вешаю стираное белье на веревку в мае, маленькая девочка цепляется за мои ноги, потому что снежинки падают здесь летом.
Но.
– Нет, никогда, – говорю я. – Но я буду приглядывать за ней, по крайней мере, пока Лета…
На сей раз прерывают меня. Ломается металл, трескается пластмасса, я вижу, что Баннер уже поднял пистолет, прицеливается, его драгоценная ковбойская шляпа висит в воздухе за его головой, она наверняка упадет, но пока держится.
За время между началом акробатического спуска шляпы на землю и касания тульей земли, которую я утрамбовала, приходя сюда бессчетное число раз, моя глупая голова проносит меня на скорости мимо всех лодок и тел, оставленных Стейси Грейс в озере, ударом о снег на Главной улице останавливает меня, и я вижу над собой Мрачного Мельника, вот только когда я отвожу от него глаза, то вижу, что на снегоходе стоит не моя мать, это Хетти, и Пол, и Уэйнбо – мертвые в лесу, и я клянусь, что мое сердце не может больше выносить этого, пожалуйста, я не могу это повторить.
Я сказала Баннеру, что исполнила свой долг, отслужила, что мне было положено, что этот свист в пять часов уже прозвучал для меня, что я могу прийти, моргая, забыв обо всех слэшер-раздорах и оставив позади всего эти кирки и маски.
Но истина состоит в том, что это никогда не должна была быть я.
На нашей второй сессии Шарона сказала что-то про синдром самозванца (мои мысли о том, что я не достойна, что все будут считать это простым везением, что я – неподходящий материал для последней девушки), но потом стала