Что же касается до нашего повседневного счастья, то допустим, в ожидании лучшего, что, когда мы составляем историю нашего благосостояния (которая не должна необходимо оказаться историей нашего действительного счастья, разумеется, внутреннего, потому что возможно устроить его выше случайностей), то мы составляем историю своего бессознательного существа.
Это правдоподобнее, чем примешивать вечность, звезды и дух вселенной к нашим маленьким приключениям; и это придает нашей бодрости лучшее направление. Статься может, так же трудно изменить характер нашего бессознательного чувства, как переменить порядок движения Марса или Венеры; но это кажется менее далеким и менее походящим на химеру; и, как только можно нам выбирать между двумя вероятностями, то нашим непременнейшим долгом является избрать себе ту, что менее связывает наш разум. Кроме того, если бы несчастье действительно было неизбежно, то было бы можно с известным гордым утешением сказать себе, что оно исходит только от нас, что мы не жертвы злой воли или игрушки бесполезного случая, но, терпя больше бед, чем наши братья, мы, быть может, только описываем во времени и пространстве необходимую форму своей личности. И пока несчастье поражает только внутреннюю гордость человека, он сохраняет силу продолжать борьбу и выполнять свою существенную миссию, т. е. жить со всею страстью, на которую он только способен, как будто бы жизнь его была важнее всякой другой для судеб человечества.
Это также и сообразнее с обширным законом, возвращающим нам одного за другим всех богов, которыми мы населили мир. Большинство этих богов были лишь следствиями, причины которых находились в нас самих. По мере того, как мы подвигаемся вперед, мы делаем открытие, что многие силы, властвовавшие над нами и приводившие нас в восхищение, только мало изведанные частицы нашего собственного могущества, и, вполне вероятно, что это будет подтверждаться все более с каждым днем.
Если приблизить к себе, заключить в нас самих неведомую силу не значит еще победить ее, то знать, где ее найти, и предложить ей вопрос, есть уже нечто. Мы окружены темными силами, но та, к которой мы всего прямее имеем отношение, находится в глубине нашего существа. Все остальные проходят через нее, соединяются в ней, к ней возвращаются, с нею совпадают, и интересуют нас лишь по отношению к ней.
Эту последнюю силу, чтобы отличить ее от множества других, и назвали мы нашей бессознательной силой. В тот день, когда нам удастся поближе изучить эту бессознательную силу, ее уловки, ее предпочтения, антипатии, таинственные промахи, мы в значительной степени притупим когти и зубы чудовища, преследующего нас под именем Счастья, Фортуны, Судьбы. Ныне же мы вскармливаем его, подобно слепому, кормящему льва, который должен пожрать его.
Скоро, быть может, увидим мы льва в его настоящем виде, и научимся тогда укрощать его.
Пройдем же без устали все пути, ведущие от нашего сознания к нашему бессознательному чувству. Нам удастся, таким образом, проложить нечто в роде тропинки на больших, еще непроездных дорогах, «идущих от видимого к невидимому», от человека к Богу, и от индивидуума ко вселенной. При конце этих путей скрыта общая тайна жизни. В ожидании же, допустим гипотезу, придающую бодрости нашей жизни среди жизни всемирной, нуждающейся в нас для того, чтобы решить свои собственный загадки, ибо мы те, в которых ее тайны всего скорее и всего прозрачнее кристаллизуются.
Будущее
I
Совершенно непостижимо в некоторых отношениях, что мы не знаем будущего. Было бы, вероятно, достаточно пустяка, перемещения частицы мозга, извилин его, устроенных на другой лад, тонкой сети нервов, прибавленной к тем, что образуют наше сознание, для того, чтобы будущее развернулось перед нами с тою же ясностью, с той же торжественной и непреложной полнотой, как расстилается прошлое, не только на горизонте нашей индивидуальной жизни, но и жизни той породы, к которой мы принадлежим. Это странный недостаток, любопытное ограничение нашего разума, которое служит причиной, что мы не знаем того, что должно с нами случиться, между тем как знаем то, что с нами случилось. С абсолютной точки зрения, на которую только в состоянии подняться наше воображение, хотя и не может всегда сохранить ее, не существует причины, по которой бы мы не должны были видеть того, чего нет еще, в виду того, что все, не существующее еще относительно нас, необходимо должно уже существовать и проявляться где-нибудь. Иначе пришлось бы допустить, что, касательно Времени, мы образуем центр вселенной, что мы единственные свидетели, которых события поджидают, чтобы иметь право появиться и занять место в предвечной истории причин и последствий. Было бы так же нелепо утверждать это касательно Времени, как и касательно Пространства, этой второй, несколько менее непонятной формы двойной бесконечной тайны, среди которой протекает вся наша жизнь. Пространство ближе для нас, ибо случайности нашего организма ставят нас в более прямые отношения к нему и делают его осязаемее. Мы можем довольно свободно двигаться в нем в известном числе направлений, впереди и позади себя. На основании этого ни один путешественник не осмелился бы утверждать, что города, которых он еще