Харвар — это целый тяжелый мешок золота. У нас его не было, столько золота Нагуд Лекарь зарабатывал за несколько лет, вот только это все тратилось — на жизнь, на уплату налогов и пошлин рыцарям, на покупку новых снадобий, книг и оборудования. Сбережений у нас толком не было, тут Нагуд мне не лгал.
Я молча ушел от Нагуда, понурив голову, и уже в своей комнатушке разрыдался.
Что же это за мир, где даже мистические тайны покупаются и продаются за золото? Я давно уже сказал себе самому в моем сердце, что Творца нет на свете, но каждая новая несправедливость этого мира неизменно ранила меня — так же больно, как в самый первый раз…
Нужно было попросить отца отдать меня учеником в секту, когда я еще был богат, когда отец еще был жив. Но что толку теперь рассуждать? Я больше не веселый сын богача. Я теперь нищий мертвый душой мальчик-сирота. И таким и умру.
А когда Нагуд Лекарь умрет, то его родня заберет все его имущество — и мне придется стать бродячим лекарем, ходить по городу и вырывать людям больные зубы. А еще я могу все же принять веру в Литах и пойти работать слугой в госпиталь, который в Дафаре принадлежал одному из рыцарских орденов. В обоих случаях жизнь у меня будет поганая, но на большее я рассчитывать не мог. Патента лекаря мне никогда не купить, никогда не уплатить всех налогов и пошлин, не говоря уже о закупках лекарств, оборудования и фармакопей…
Конечно же, и жены у меня никогда не будет. В нашей стране у богачей по несколько жен, а у бедняков — ни одной. А значит, не будет и детей.
Я горько рыдал над моей судьбой и клял Творца.
В тот день я умер внутри уже в очередной раз и прекратил задавать свои вопросы. Задавать вопросы в этом мире было некому.
Я бы повесился, вот только храбрости не хватило.
Глава 6: Как тайное стало явным по воле Творца, а мальчик стал мужчиной
А потом моя жизнь подошла к рубежу шестнадцати лет.
И скоро — в первую весну, которая будет после моего очередного дня рождения, в святой день, в который, как считается, Творец создал воду, я пройду через обряд обрезания и стану взрослым мужчиной.
Первые восемь лет моей жизни я прожил, как принц, окруженный любовью и богатством, вторые восемь лет жизни — как нищий и раб моего собственного отчаяния, лишенный даже крох чьей-либо любви.
Я не понимал — за что и зачем мне эти вторые восемь лет? Лучше бы я взял кинжал, предложенный мне молодым шаэлем в тот проклятый день, лучше бы умер от его сабли там у пещеры, как умер мой брат…
Что же изменилось за последние годы, в священном городе Дафаре и в моей жизни?
Почти ничего.
Дафар пару раз штурмовали наши шаэли и воины, пытаясь отбить город у рыцарей-паладинов Запада, наша принцесса наконец-то, годы спустя, собралась в поход против завоевателей. Вот только поход провалился. Рыцари, как оказалось, были хоть и вечно пьяными грубыми еретиками, но встречались среди них и умники. Кто-то из королей заключил союз с северными желтолицыми варварами, и те атаковали Джахарию с севера. В результате принцесса была вынуждена спешно отвести всех шаэлей и воинов от Дафара и отправить на другой конец страны, сражаться против желтолицых.
Я не видел, как штурмовали наш город, я даже почти не заметил этого штурма. Мы с Нагудом Лекарем и нашим единственным рабом (Нагуд купил его за пару месяцев до штурма) просто заперлись дома, запасшись водой и провизией. И так просидели пару суток. И позже еще один день — когда был второй штурм.
В том, что мы были оккупированы рыцарями-паладинами Запада, были и свои хорошие стороны. Например, рыцари никого не гнали сражаться и умирать за них. Как метко заметил Нагуд — это потому что рыцари сами жаждали умереть за свою Литах, чтобы попасть в свой Рай, и ни с кем не хотели делиться таким удовольствием.
Второй штурм окончился тем, что шаэли потеряли слишком много людей ранеными и убитыми, города они так и не взяли. Они пытались организовать осаду Дафара, но это было пустое — у шаэлей почти не было военных кораблей, зато у рыцарей их были тысячи. Рыцари не только полностью контролировали море, но еще и постоянно подвозили подкрепления — из сотен Западных королевств, которые все исповедовали веру в Литах.
Нас, представителей гордого народа джахари, было на самом деле очень мало. Мы одна страна, один народ, и принцесса у нас одна, и Творец тоже один. А вот на Западе королевств много, как и народов, и королей, наверное, даже принцессы имеются — об этом я тогда ничего не знал, потому что женщины с Запада к нам не приезжали, лишь одни мужчины, и все воины или священники. Западные люди говорили на сотне языков, а объединяла их всех лишь единая вера в Литах и ярость к моему народу, желание забрать себе нашу землю.
Неудивительно, что от мистических способностей наших шаэлей тут было мало проку. Один шаэль мог убить десяток рыцарей и сотни служивших им латников. Но рыцарей ведь намного больше. Они умели воевать на море, а наш народ только еще учился этому, их сталь была крепче нашей — их мечи были острее, их броня прочнее, их кони быстрее. У рыцарей по всему миру имелись союзники — желтолицые варвары Севера, чернокожие дикари Юга…
А мы были совсем одни. Наша вера в Творца запрещала нам союзы с язычниками. Кроме того, принцесса, по слухам, так и не бросила против рыцарей свои лучшие силы — все самые мощные секты шаэлей оставались в столице, в Ефре, скорее всего, чтобы защитить её в случае необходимости от нападения варварских орд северян.
Вот поэтому Дафар уже девять лет оставался под властью западных паладинов, вот поэтому провалились и последние два штурма города.
А третьего штурма так и не случилось — принцесса отозвала все силы на юго-восток, в Ефру. И шаэли ушли.
Проблемы простых горожан начались не во время штурма, а после него — когда рыцари буйно и