Наша лавка, однако, не пострадала — Нагуд просто распорядился запереть все ставни и дверь на засов, кроме того, в нашем квартале грабежей вообще не было.
После ухода шаэлей и наших воинов, после небольших грабежей собственного города рыцари занялись любимым делом — дележкой власти. Двое королей заявили, что это они победили шаэлей, третий с ними не согласился, четвертый вообще полагал себя единственным законным королем в Дафаре. Начались междоусобицы, улицы заполнились трупами чужаков в броне, случилась пара пожаров.
Когда все кончилось, король у нас наконец-то остался только один — Франк I. Самый хитрый, безжалостный и жестокий из всех рыцарей. Он переделал пару наших зилманов в храмы Литах, обложил нас новыми налогами…
Вот так прошли последние мои три года в Дафаре.
А каким был эти три года я? Никаким. Я больше не задавал вопросов, я теперь даже не злился. Маленький мальчик наконец вырос и стал очень мрачным и во всем разочаровавшимся юношей.
Я просто работал, ел, пил, я жил, как животное… Как верблюд или вьючный осёл. Но мои сны, мои ночные кошмары, не изменились — золотая дева приходила ко мне каждой ночью, чтобы вернуть меня к прежнему ужасу.
Я навечно был заперт в том страшном дне, когда погибла моя семья, и когда я увидел золотую деву. Меня словно заперли в темнице страха в моем сердце, и выхода из этой темницы не было.
А потом пришла первая весна моего шестнадцатилетия.
— Через месяц старик обрежет тебя, и станешь мужчиной, — улыбался мне Нагуд Лекарь, он в последнее время одряхлел, он сам становился уже стариком, — Ладно, мой дорогой Ила. Ты меня убедил. Как станешь совершеннолетним — я пойду в ратушу к рыцарям, и запишу тебя как моего партнера по лекарскому делу. Конечно, после моей смерти у тебя все равно всё отберут. Но я умирать пока не собираюсь, так что мы с тобой еще на славу полечим больных в этом проклятом городе!
Это решение Нагуда на самом деле давало мне шанс на лучшую жизнь. Это означало, что будет папирус с печатью — мое имя на нём впишут в лекарский патент Нагуда. И когда Нагуд умрёт — мне отдадут копию этого патента, и с ней я смогу пойти работать к рыцарям в госпиталь уже лекарем или аптекарем, а не слугой. А то и смогу наняться помощником к другому уважаемому лекарю — их в одном Дафаре десятки.
Но и эти мои мечты Творец разорвал в клочья.
Произошло это очень просто и очень страшно — просто в один из дней к Нагуду в гости приехал его давний друг из моего родного оазиса. Друг был в Дафаре по торговым делам, он знал и того купца, который много лет назад спас меня от смерти. Тот купец уже давно умер, погиб от рук разбойников, когда вел свой караван.
Но этот друг Нагуда был человеком старым, он не мог не помнить, как была убита семья Джамала Верблюжатника, как потом братья из секты «Алиф» искали его сбежавшего сына по всему городку…
Я не слышал, о чем говорили старик из моего родного оазиса и Нагуд Лекарь. Они говорили за закрытыми дверями, а потом вообще ушли в «хан», так у нас называется место, где можно попить чай или кофе, поесть сладостей и пообщаться.
Из хана Нагуд вернулся один, он ничего мне не сказал, но смотрел на меня мрачным взглядом… Только на следующий день он коротко объяснил, что его друг уже уехал, а потом отослал меня по делам.
С того самого дня Нагуд Лекарь почти перестал говорить со мной, он, кажется, опасался на меня даже смотреть. И я понял, что он теперь знает. Его друг рассказал ему что-то об убийстве моей семьи, и Нагуд Лекарь догадался, кто я. А может быть сам старик догадался и рассказал Нагуду — это было уже неважным.
Важно было другое — о чем именно теперь знает Нагуд. Просто знает, что я тот мальчик, за которым охотится секта «Алиф»? А может быть секта даже объявила за меня большую награду? Нагуд Лекарь был по своему хорошим человеком, но не таким человеком, который мог бы отказаться от больших денег. Об этом меня предупреждал спасший меня купец еще восемь лет назад.
Но самый худший вариант даже не награда за мою голову. В конце концов, в Дафаре шаэлей из «Алифа» нет, так что чтобы получить награду за меня — нужно везти меня из Дафара на восток, а по пути я могу сбежать. Самый худший вариант — это если Нагуд знает, кем была моя мама, знает, что я — джинново отродье.
В этом случае я обречен. Джиннов боится и ненавидит даже такой свободомыслящий человек, как Нагуд. Он, конечно, не будет убивать меня сам, но может отдать меня башарам, а те приговорят меня к смерти через побивание камнями. А как еще могут поступить с сыном джинна? В законах и святых книгах об этом ни слова, но джинны — воплощенное зло, так что в том, что меня казнят, нет никаких сомнений.
Шли дни и ночи — мрачные, полные страха. В те дни я боялся даже собственной тени, я вздрагивал, когда со мной заговаривали, я видел в каждом мужчине на улице башара, который идет меня арестовать, а в каждой женщине, завернутой в черную абайю и никаб — замаскированного лазутчика секты «Алиф», притворившегося женщиной и закрывшего лицо, чтобы пробраться в город и лишить меня жизни…
Но ничего не произошло.
— Завтра тебе пора обрезаться, — сказал мне Нагуд, — Пойдешь к старику, я ему уже заплатил. Потом — ты взрослый свободный мужчина. Отлежишься у меня несколько дней после обрезания, а дальше проваливай.
В голосе Нагуда не было ни капли прежней теплоты или дружбы. Я тогда так и не узнал, чем именно вызвана его ненависть ко мне. Узнал ли он, что я враг секты «Алиф», или что я дитя джинна, или просто был зол на меня за то, что я скрыл от него мою настоящую историю?
Это было тогда неизвестно. Когда я только приехал к Нагуду — я представился просто мальчиком-сиротой из далекого оазиса, которого купец спас от разбойников. Якобы именно разбойники убили