Вообще, когда встречаешь злых и вооруженных людей Запада — лучше всегда просто опустить глаза и пройти мимо. Стать незаметным, невидимкой. Тогда они не обратят на тебя внимания…
Но мне вдруг подумалось — а что мне сейчас терять? Я уже потерял всё, что мог. Поэтому я остановился и даже поглядел на оруженосцев.
Это, конечно, не осталось незамеченным.
— Ну а ты что встал? — прикрикнул на меня оруженосец, развлекавшийся тем, что тыкал мечом в осла, — Тоже хочешь заплатить пошлину? Мы бы и с тебя взяли, да вот только с такого дерьма, как ты, что возьмешь? Разве что твою мальчишескую розовую попку, хм…
А вот теперь я разозлился.
— Так-то вы соблюдаете законы князя? — ответил я на превосходной классической «лингве», — Кто вам дал вообще право собирать пошлины? Все пошлины берут служители князя на караванной стоянке. А не вы. Вы грабите князя Баграма? Вы возомнили себя князьями вместо него? Может быть мне пойти и рассказать князю о вашей дерзости?
Оруженосец, избивавший старика, хохотнул:
— Пойти к князю? Да кто же пустит такого оборванца, как ты, к князю? Ишь ты, выучился говорить по-нашему и возомнил себя умником…
Другой оруженосец, тот что копался в мешках старика, перебил первого:
— Иди своей дорогой, выродок. Мы не служим князю Баграму, мы на него плевали. Наш господин — рыцарь-паладин Джошуа.
— Пусть так, — я кивнул, — Но кому присягнул рыцарь-паладин Джошуа? Князю Баграму, не так ли? Проще говоря, вы сейчас не только нарушаете законы князя, но и позорите своего господина. Думаю, что князю Баграму стоит узнать о вашем поведении немедленно. И он узнает. Может быть я и выгляжу, как нищий, но это только потому, что я только что приехал в город с караваном, а в пути на нас напали разбойники, отняв мою богатую одежду. А вообще я работаю писцом у князя Баграма. Так что он меня выслушает, даже не сомневайтесь…
Догадаться о том, кому присягнул рыцарь, которому служат эти оруженосцы, было нетрудно. Если рыцарь не служит Баграму — то что тогда эти оруженосцы вообще тут делают? У людей Запада все очень просто. У них, конечно, есть суды и законы, но главное у них — кто кому присягнул. Это излюбленная тема людей Запада — выяснять, кто кому присягнул и кто кому король. У них с этим постоянно путаница, но относятся к своим присягам они всегда предельно серьезно.
Оруженосцы стушевались от моих слов, засомневались. Один из них даже перестал избивать старика, зато второй с мечом в руке оставил осла в покое и двинулся ко мне.
— Ты никому ничего не расскажешь, падаль!
— Ты вообще молчи, — осадил я его, — Я слыхал, как ты болтал про мальчишеские попки. В Дафаре я видел, как рыцари на площади сожгли одного своего педераста, парня, вроде тебя. Он очень громко кричал на костре и все звал маму. Вот только мама его так и не пришла, а потом от него остались одни обугленные кости. Может быть мне пойти даже не к князю, а сразу к инквизитору? Я знаю, где дом инквизитора в Дафаре, я вернусь туда и расскажу инквизитору про твою болтовню…
— Я тебя просто убью! — взревел парнишка с мечом.
Но другой прикрикнул на него:
— Остынь, Чарли. Остынь, говорю. Меч в ножны убери. Ладно. Мы же просто шутим, парень. Это просто шутка, понимаешь? Мы не собирались грабить этого деда. И про попку твою Чарли тоже пошутил. Так ведь, Чарли? Чарли, меч убери, придурок! Нельзя убивать Баграмовых писцов. Наш господин будет недоволен…
Чарли зло поглядел на меня, плюнул, но меч в ножны все же убрал.
— Слов благодарности от этого деда не жди, парень, — хмыкнул напоследок тот оруженосец, который и угомонил буйного Чарли, — Старик, похоже, глухонемой. Он ни слова не произнес, пока мы его трясли.
После этого все трое оруженосцев ушли.
А старик поклонился мне, поправил свои мешки, навьюченные на осла, осмотрел осла, чтобы убедиться, что от тычков мечом скотина не пострадала, а потом просто ушел дальше по улице, ведя осла под узды.
Похоже, и правда глухонемой. Но мог хотя бы дать мне денег или еды за помощь. Хоть что-нибудь.
Я тут же устыдился этих моих мыслей. Разве я помог старику ради награды? Вовсе нет. Я помог ему просто так, сам не знаю почему. А значит, и награда мне ни к чему. В конце концов, это дело уже самого старика — наградить меня за помощь или нет.
Но через миг я вообще уже и думать забыл про старика. Потому что меня бросило в дрожь и пот, и все мои мысли перепутались от ужаса. Это был страх от того, что я только что сделал, от того, как я спорил с оруженосцами. Этот страх копился во мне, а теперь, когда опасность миновала, выплеснулся из сердца в мой ум.
Я расплакался от страха, как маленький мальчик. Они ведь могли меня убить, и тогда я бы лежал сейчас тут посреди маленькой улочки, истекая кровью! О, несуществующий Творец, какой же я все-таки трус. Воистину, мне лучше было и не родится вовсе…
Это все было очень странно. Я не боялся и вообще не думал о том, что я трус, во время разговора с оруженосцами, тогда я вообще не думал о себе, а только о том, как бы помочь старику. А вот теперь, когда все закончилось — страх взял свое.
Почему так? Почему все человеческие мысли и чувства такие странные и такие бессмысленные? Воистину, если даже Творец и есть, и если он создал человека — он был то ли пьян, а то ли обкурен травами, когда создавал человека…
Я не понимаю, как работает человек, не понимаю, как работаю я. Да, конечно, во время разговора с оруженосцами я не испугался, но потом ведь испугался… А мужчина не должен бояться никогда! А даже если и боится — не должен своего страха показывать. Я же теперь плакал и дрожал, а ведь это и есть — показывать страх. Пусть даже меня никто сейчас не видит, но я показываю страх самому себе.
Зачем вообще несуществующий безумный Творец создал страх? Для чего?
Я немного успокоился, когда дошёл до зилмана. Жрец-башар, который служил здесь Творцу, оказался очень