И он начал.
Не играть.
Жить.
Жить заново.
Проживая за эти минуты всю свою жизнь ещё раз.
Делая её счастливой.
Переписывая её, как недовольный собой композитор заново сочиняет неудавшийся фрагмент.
Теперь он не сомневался: Лена его видит.
В Москве, в Бакулевском институте, его отец смотрел на экран, тёр глаза, опять смотрел, опять тёр. Потом плакал. Сердце совсем не болело. Сердцу больше не о чем было болеть.
Тело Арсения опять срасталось с инструментом. И никого не боялось.
Он играл.
Летел.
Побеждал.
А в доме на Огарёва, в квартире на седьмом этаже, его мама, дедушка, брат и Аглая Динская, зашедшая к своим фактически будущим родственникам на чай, восхищённо обсуждали, как Арсений потрясающе смотрится в этом костюме и какой он хитрец, что заранее никому ничего не сообщил. Они переключили на эту программу, когда Арсений уже начал играть.
Старый Норштейн умело подыгрывал дочери, внуку и его девушке.
Александр Лазаревич Лапшин также слушал прямую трансляцию из зала Ленинградской филармонии. Как никогда остро для него встал вопрос, сколько ему осталось жить. И был он не праздным.
Хотелось написать что-то для Арсения Храповицкого.
И услышать, как он это исполнит.
Утром следующего дня Лев Семёнович Норштейн, привычно выполнив восемьдесят приседаний, сел к инструменту, поставил на пюпитр чистый нотный лист и начал наигрывать, а потом записывать какую-то мелодию. Зарождался замысел. А к чему это приведёт, он и понятия не имел.
За окном светило редкое зимнее солнце.
Примечания
1
Здесь и ниже приводится стихотворение А. Есенина-Вольпина (1924–2016).
2
Стихи автора.