Но как только эта мысль приходит мне в голову, мой желудок скручивается, и мне приходится зажать пальцами рот, чтобы подавить позыв к рвоте. Я вздыхаю, когда моя анима сердито рычит от перспективы быть со зверем, отличным от одного из моих партнеров. Я сразу же кислею, когда следую за Клювом внутрь. Он неожиданно оборачивается, чтобы посмотреть на меня, скользя взглядом по моему телу.
Внезапно я осознаю, как я оделась, пока мои мысли были заняты тем, что я заново переживала свой сон этим утром.
На мне платье. Одно из двух, которые у меня есть. Оно темно-бордовое, обтягивающее, вырез спускается немного низковато, и я помню, что накрасила губы помадой. Я гудела от силы и похоти и понятия не имела, что прихорашиваюсь, как птичка в период спаривания. Я по уши увязла и понимаю, что даже не взяла с собой куртку. Моя анима знает, что мои суженые там, внизу, и все внутри меня ждет и готово снова увидеть их лица. Это вопиющая попытка привлечь мужское внимание, учитывая, как я одевалась в последние дни. Это практически гигантский, сексуальный зеленый флаг, который объявляет: «Юху-у, женщина готова и доступна!»
Я не доступна! Прямо сейчас я наименее доступная анима во вселенной.
К тому времени, как мы спускаемся в подземелье, во мне нарастает приступ паники. Я не знаю, как мне скрыть это от Дикаря. Он сразу же поймет, что что-то изменилось. Он слишком наблюдателен со мной. Слишком заинтересован во мне.
Как и подобает паре.
Я борюсь со слезами смущения, когда Клюв открывает передо мной последнюю стальную дверь и бросает на меня горячий взгляд, который сменяется замешательством.
Я заставляю себя улыбнуться, и это движение немного успокаивает меня. Если я собираюсь уберечь этих мужчин от моего отца, мне нужно соблюдать приличия. Это сейчас самое важное, к черту эмоции.
Поэтому я натягиваю на лицо еще более широкую улыбку и с важным видом прохожу мимо Клюва в коридор подземелья, как будто это моя личная взлетно-посадочная полоса. Мой шаг сбивается, но я притворяюсь актрисой на съемочной площадке, разыгрывающей шоу всей ее жизни. Никто не должен знать. Никто не должен знать. Я просто обычная похотливая анима. Здесь нет никаких суженых.
Но чем глубже я погружаюсь во мрак холодного камня, тем больше я чувствую, что что-то изменилось.
Сегодня гробовая тишина. И что-то тяжелое вибрирует между клетками. Шепот чего-то могущественного.
Я избегаю смотреть на Косу и прохожу мимо его камеры, хотя и вижу блеск его глаз, устремленных на меня. Дикарь, как обычно, стоит у своей решетки, и когда я подхожу к стальной двери моего пациента, мои щиты снова включены на полную мощность, так что я не могу видеть его брачную метку.
— Доброе утро, — бодро говорю я. Но я на мгновение замираю, пытаясь понять, что изменилось в моем волке.
У Дикаря такая улыбка, которая могла бы осветить весь мир в полночь, и от нее у меня перехватывает дыхание.
Его ореховые глаза блестят, когда он говорит низким голосом:
— Привет, принцесса.
Обе его большие, покрытые татуировками руки сжимают прутья так крепко, что кажется, будто он хочет разорвать их на части. Мой взгляд привлекает что-то новое на его левом запястье.
На нем черная резинка для волос.
Время останавливается.
Ужас прокладывает свой жестокий путь вверх по моей груди к горлу.
Я выдыхаю:
— Нет.
Мужское высокомерие стекает с него, как масло.
— Я весело провел время прошлой ночью, принцесса. Как и все мы.
Моя рука взлетает к груди, когда меня охватывает беспредельный ужас.
— О боги, я не могу дышать.
Ксандер усмехается у меня за спиной, когда Дикарь издает безумное хихиканье.
— Да, я знаю, я знаю.
Я свирепо смотрю на него.
— Ч-что, черт возьми, происходит?
— Я полагаю, — говорит Дикарь со свирепым весельем, — что я астрально трахал пальцами твою сладкую киску, и ты кончила мне на руку.
Мои колени слабеют, и мне приходится присесть, чтобы убедиться, что пол прямо подо мной. Это плохой сон. Это, должно быть, кошмар. Ничего из этого не может быть реальным. Это не может происходить со мной. Никто не может быть настолько невезучим.
Я не могу смотреть на него и его высокомерное, красивое лицо, поэтому обхватываю голову руками и крепко закрываю глаза. Я все еще чувствую его пальцы в себе, когда думаю о своем собственном теле. У меня такое ощущение, что мою киску растягивали пальцы толще, чем мои собственные.
Это было по-настоящему. На самом деле я позвала их всех брачной песней сирены. Значит, они знают, что я их пара?
Я делаю глубокий вдох и, подняв глаза, вижу, что Дикарь наблюдает за мной одержимо, как обычно, просто с высокомерной, очень довольной собой ухмылкой.
— Мне кажется, меня сейчас стошнит.
— Слабый желудок, птенчик? — растягивает слова Ксандер. — Может, тебе стоит проверить, не подхватила ли ты собачий вирус или что-то в этом роде.
Теперь у меня сводит живот, но не от отвращения, а от чистого, неподдельного смущения. Они все были там — даже сердитый Коса — и видели меня обнаженной и похотливой, раздвигающей ноги для…
Дорогая Дикая Мать, возьми себя в руки, Лия. Ты женщина, они твои связанные судьбой. Тебе нечего стыдиться. Вообще нечего, потому что это нормально. Это им должно быть стыдно.
Я собираю свой разболтанный разум воедино с этой мыслью и быстро встаю, скрещивая руки на груди и одаривая Дикаря и Ксандера свирепым взглядом.
— Надеюсь, вам понравилось шоу, — я повышаю голос, чтобы убедиться, что Коса слышит, — даже если остальные были слишком трусливы, чтобы выйти вперед.
Они все были там. Пять теней. Дерьмо. Теперь они все знают, как я выгляжу.
Ксандер все еще прячется в темноте своей камеры, словно мы до сих пор находимся во власти прошлой ночи. Я стою там и позволяю ему смотреть на меня в моем платье, с голыми ногами и всем прочим.
Он сгибает запястья, и цепи на них гремят.
— Ты высокомерная маленькая штучка, не так ли? Какая у тебя анима и почему мы не можем ее почувствовать?
Паника заставляет мой мозг работать со скоростью тысячи миль в час.
— Я не отчитываюсь перед тобой, дракон, — агрессивно парирую я.