Выражения их лиц заставили бы съежиться любого зверя, и я благодарна богам, что у меня в машине находятся не их физические формы.
— Ты, блядь, можешь это почувствовать, — восклицает Дикарь. — Я знаю, что можешь!
Я смотрю на него и кричу в ответ:
— Посмотри на мою шею! — я тыкаю пальцем себе в шею, где, я знаю, они не могут увидеть нашу метку. — Ты, блядь, что-нибудь видишь, Дикарь?
Он замолкает, уставившись на мою шею, его лицо искажается от сдерживаемой ярости. Но его присутствие, Дикая Богиня, его присутствие — это грохочущий отзвук на краю всего сущего.
Тяжело дыша, я повторяю смертельно спокойным голосом, глядя своей паре прямо в глаза.
— Ты. Можешь. Увидеть. Брачную. Метку? — я сглатываю и смотрю по очереди на Косу и Ксандера. — Потому что я точно не могу.
Я оборачиваюсь, испуская богом забытый вздох. На мне лежит проклятие, я просто знаю это. Как кому-то может так сильно не повезти за такое короткое время?
Кто-то шевелится у меня за спиной, и я инстинктивно замираю, когда нежный голос Ксандера шепчет мне на ухо, так близко, что, клянусь, я чувствую его дыхание. — Ты лгунья, змея. И когда я выберусь из этого подземелья, я собираюсь выследить тебя.
Моя кровь бурлит, и моя магия вспыхивает. Я поднимаю все свои ментальные щиты, которые практически делают меня невидимой. Их астральные формы вытесняются из того, что связывает их со мной, и отправляются обратно в свои тела, где им самое место.
Присутствие, подобное древней части океана, тяжело давит на край моего щита. Сила, превосходящая меня, вынуждает меня обернуться.
Коса все еще сидит там, глядя на меня. Мое сердце подскакивает к горлу.
— Какого черта… — выдыхаю я.
Он наклоняет голову, оценивая меня чисто животным взглядом, совершенно не обращая внимания на мои магические попытки оттолкнуть его. Никто не должен быть в состоянии бороться с этим. Буквально никто, кроме моего отца.
Я не думаю, что когда-нибудь привыкну к его надломленному, скрипучему голосу. И со всей силой океана, скрывающейся за обещанием в этих льдисто-голубых глазах, он говорит:
— Я собираюсь узнать твой секрет.
С этими словами он позволяет моей магии отправить его обратно.
Мое сердце колотится в неровном ритме, и это продолжается еще долго после того, как я возвращаюсь на дорогу.
Когда я возвращаюсь домой, я с удивлением вижу, что дядя Бен и дядя Рон работают в саду на заднем дворе. Дядя Бен должен был вернуться только через неделю.
Бен машет рукой, когда видит, как я подъезжаю, и давление от всего, что только что произошло, как будто спадает. Улыбаясь, я машу в ответ. Он единственный хоть наполовину порядочный человек при Дворе моего отца. Он никогда не шипел на меня, никогда не смотрел свирепо, никогда не делал ничего, кроме обращения со мной как с настоящим человеком. Рон, с другой стороны, настороженно смотрит на меня и направляется обратно в дом с пластиковой миской, полной свежевыкопанной моркови.
Я выскакиваю из машины, чтобы поприветствовать мужчину. Он не красавец, мой дядя Бен, но я всегда находила настоящую красоту в его округлом лице и добрых глазах. Он бледен после работы в шахте, краснощёкий от прополки на солнце и снимает соломенную шляпу, когда я подхожу к нему.
— Привет, дядя Бен! — взволнованно говорю я. — Ты рано вернулся.
— Да, любимая, — говорит он, и я не могу не заметить, что его улыбка натянута. — Как дела?
— О, просто великолепно, — вру я. — С работой все в порядке?
Он морщится и чешет затылок.
— Там, наверху, все в порядке. Занят, ты же знаешь.
Позади него тетя Шарлотта открывает кухонное окно, и Бен оборачивается, чтобы увидеть, как она свирепо смотрит на нас. Должно быть, она закрыла магазин сегодня пораньше, и мне интересно, знает ли она о планах моего отца. Хотя мне она никогда ничего не говорила. Верность между братом и сестрой подобна цементу.
Щеки Бена вспыхивают, когда он оборачивается. Все это меня беспокоит. Возможно, на шахтах не все в порядке. Но что бы там ни случилось, я уверена, что мой отец найдет ему работу получше.
— Я принесу тебе ужин сегодня вечером, — тихо говорит он. — Рон готовит фрикадельки со спагетти.
— Мое любимое, — я ухмыляюсь.
Все ужины, которые не состоят из двухминутной лапши, мои любимые.
Глава 17
Аурелия
Я должна была догадаться, что дядя Бен пытался предупредить меня этой историей с фрикадельками.
Не прошло и двух часов, как я отправляю новые сообщения помощнику моего отца, требуя поговорить с ним, когда тетя Шарлотта стучится в мой щит, установленный по периметру. Я впускаю ее и крадусь к двери.
Она стоит на моем добро-пожаловать-коврике с моей четырехлетней кузиной Трикси, которая подпрыгивает от возбуждения, ее светлые кудряшки подпрыгивают в унисон. Я поднимаю брови, глядя на черную сумку-футляр для платьев, которую Шарлотта держит в руках.
— Что это? — осторожно спрашиваю я.
Шарлотта вздергивает подбородок, предлагая мне впустить ее в дом, и я подчиняюсь, хмуро глядя на них обеих. Она одета в стильное красное платье, а светлые волосы свежозавитые, словно она собирается на мероприятие. Остальные пятеро ее детей учатся в школе. Мой отец потребовал, чтобы у популяции змей было как можно больше детей для повторного заселения после зачистки 70-х годов.
— Это так волнующе, Лия! — пищит Трикси. — Жаль, что не я выхожу замуж!
Кинжал раскаленного добела ужаса пронзает мое сердце.
— Что? — вскрикиваю я.
В этот момент к двери подходят две змеи-разведчицы, обе с обнаженными кинжалами, направленными на меня. Одна из них проводит языком по своим оскаленным зубам, оглядывая меня с головы до ног.
— Мы должны убедиться, что ты одета соответствующим образом для Полупернатого, — говорит она голосом курильщика. — Поторопись, у тебя есть двадцать минут.
Тетя Шарлотта фыркает и, не сказав больше ни слова, проносится в мою спальню. Я бы не пошла за ней, но Трикси хватает меня своей маленькой ручкой и тащит за своей матерью, напевая себе под нос свадебный марш.
Дерьмо.
Я мысленно пинаю себя. Мне следовало немедленно уехать. У меня собрана сумка и она в шкафу — все самое необходимое, все мои сбережения, паспорт, нижнее белье, тампоны, все. Все происходит слишком быстро. Мой отец — блестящий тактик. Он, вероятно, догадался о моих планах и знал, что я могу сбежать. Самое разумное, что он мог бы сделать, — это немедленно оформить этот брак.
Если бы только