– А чё, пожрать дома нечего? – донеслось с кухни.
– Двенадцатый час, Коля. Какой пожрать?
– Даже куска хлеба нет!..
Он вошёл в гостиную и просто уставился на неё осуждающим взглядом.
– Я плохо себя чувствовала, – призналась Вера. – Ещё на работе поплохело и дома никак не отпускало.
– И это твоё оправдание?
– Знаешь, когда тебя подташнивает, у тебя нет желания что-то делать, – ответила Вера.
– Знала бы ты, как меня от тебя порой тошнит!..
Веру будто ледяной водой окатили. Она присела на диван и переспросила:
– Что-что?
– Ты всё верно услышала, Вера! Меня порой тошнит от твоих интонаций, замечаний и охуенно важных советов. Не удивительно, что у тебя не было нормального парня. С тобой никто дольше полутора лет ужиться не может!
Николай будто одним движением снял с неё кожу. Откуда он мог узнать? Он что, копался в её личной жизни? Или, может быть, в её мозгу? По рукам прокатилась волна мурашек, но не тех, что бывают приятны, когда кто-то гладит тебя по шее или спине, а тех, что жалят больнее осы. Ноги тут же отнялись, а сердце, казалось, пережило сразу несколько инфарктов. Наверное, именно так должна болеть душа…
Коля, казалось, понял смысл своих слов. В его глазах она заметила какой-то мимолётный страх. Не осознавая себя, Вера поднялась с дивана и со всей силы залепила ему пощёчину. Они оба не ожидали такого развития событий – смотрели друг на друга круглыми от удивления глазами.
– Тогда я ухожу, – выдавила из себя Вера.
Она протопала в комнату, вытащила из шкафа сумку и начала складывать вещи. С детства аккуратная, Вера запихивала платья, совершенно не заботясь о том, что ткань помнётся. Блузки, кофты, юбки – всё постепенно оседало во вместительном чёрном бауле.
Коля пытался что-то говорить, извиняться. Слова шли фоном и совсем в неё не попадали. Слёзы застили ей не только глаза, но и уши. Этот аудиальный расфокус превратился в её личный щит.
В какой-то момент Коля обхватил её руками и развернул к себе. Его дыхание, тепло и сожаление в глазах буквально заполнили всё вокруг. Она словно попала в небольшое мягкое облако, которое призывало остановиться, сделать шаг назад, всё обдумать.
– Прости меня, слышишь!
Внутри что-то дёрнулось. Да, она бы могла дать ему ещё один шанс, возможность загладить вину. Вера представила, как они проводят вместе очередной счастливый день, как он окружает её заботой и внимание, как исполняет любые её хотелки… Почему он перестал быть галантным кавалером?
Слёзы оказались сильнее уговоров. Она оттолкнула Колю и продолжила укладывать нижнее бельё в уже порядком распухшую сумку.
– Ты сама напросилась!– услышала она сквозь шум собственных мыслей. Вера мгновенно остановилась, будто внутри кто-то дёрнул стоп-кран. Колёса синапсов заскрежетали, высекая вопли ужаса.
Она рухнула на кровать, будто срезанная одним взмахом косы. Мягкие руки стащили шорты и трусы. Он взгромоздился сверху и сказал:
– Вера, ты никуда не уйдёшь. Ты останешься со мной! Потому что я так желаю!
Вера очнулась с незнакомым привкусом на языке. Сначала она не могла разорвать ткань сна, ей всё время казалось, что его мягкость тянет её обратно, в полудрёму. Вера сконцентрировалась на ощущениях и вынырнула окончательно.
И вместе с пробуждением на неё обрушилась головная боль. Она ударила по глазам и пригвоздила к подушке. Казалось, череп сейчас расколется на десяток маленьких черепушек, и они каждая заживут собственной жизнью.
Вера закрыла глаза и помассировала виски, лоб и шею, как делала неоднократно при мигрени. Оборот за оборотом, шаг за шагом, она старалась унять боль. И та вроде утихала, чтобы вернуться с такой же силой через десяток секунд. Она потянулась к прикроватной тумбочке и наощупь вытащила таблетницу. Там, в одном из отсеков лежало средство от мигреней. Вера всегда откладывала приём таблеток, надеясь, что её молодой организм, массаж и позитивный настрой помогут справиться с приступами. В этот раз она не могла стерпеть.
Потом, шатаясь, Вера дошла до ванны за компрессом. Сначала она искала тряпку в темноте, не желая раздражать глаза светом. Ушиблась об ванну, сматерилась и включила-таки свет.
Остановившись у зеркала, Вера увидела в уголках рта, на подбородке и шее странные белые разводы, словно потёки молока после неосторожного питья. Или потрескавшаяся от сухости кожа. Она умылась и намазалась кремом. Затем нашла тряпку, смочила холодной водой и приложила ко лбу.
Позже, лёжа в темноте и не двигаясь, она пыталась задремать. Сон, как правило, прогонял мигрень, принося покой её тяжелой голове. Сегодня сон скрывался за короткими гудками.
Глубокая, какая-то невыносимо безбрежная тишина окутывала комнату. Она повернула голову на бок и посмотрела на тихо спящего Николая. Хаос мыслей не позволял сосредоточиться на чём-то одном. Казалось, она чувствует к парню и любовь, и… что-то ещё. Совершенно иное. Ненависть? Она осознавала, что последние недели были непростыми, но, чтобы ненавидеть человека, нужно больше, чем просто несколько скандалов. Ненависть произрастает из жгучего желания удалить человека из своей жизни. Она противоположна любви по эмоциональному заряду. Нельзя чувствовать и то, и другое – всё остальное самообман.
Вера пролежала наедине со своими мыслями до тех пор, пока в шесть утра не встало солнце. Мигрень вроде утихла, но стоило Вере хоть немного подумать о прошлом вечере, как в голове загоралась табличка «войдите», и мигрень входила с противной ухмылкой. Не удивительно, что Веру так полоскало на работе. Ещё эта сучка, Васильева, тест предлагала купить. Вот будет её также драть после какой-нибудь дряни, я ей верну эту шуточку!
Вера навела себе крепкий и сладкий чай, уселась на подоконник в кухне и смотрела на пробуждающийся город. Заставленный машинами двор постепенно превращался в размеченную полосами шахматную доску. Водители сигналили друг другу, требуя уступить им дорогу, проносились по двору, будто опаздывали.
Она услышала шаги по квартире и поглядела в коридор. Пошатываясь, к ней шёл Коля – в чём мать родила.
– Чего без трусов?
Он почесал в затылке.
– Подумал, что ты захочешь видеть меня всего.
– Нет, спасибо.
– Что-то стряслось?
– Мигрень замучила. Полночи пролежала с тряпкой на лбу.
Коля подошёл вплотную, приложил левую руку к макушке, а правой