Вера отрубилась около одиннадцати. Коля перенёс её на кровать и накрыл одеялом. Она сонно потрепала его по плечу в знак благодарности и тут же провалилась в мягкую дрёму.
«Эй, Вера! Вера!».
Теплое солнце обжигает открытые плечи. Вера озирается по сторонам, пытается выяснить, откуда раздаётся голос. Её тянет за руку мать. Она такая высокая и властная. Дёргает. Не отставай, говорит, иначе уеду без тебя. «Подожди! Меня зовут» – говорит Вера и останавливается. Лёгкий летний ветерок колышет её платье, норовит облизать колени.
Куда они шли?
К ней подходят две девочки. Вера силится вспомнить их имена и не может. Одна – веснушчатая и светловолосая, с косичками, как у Пеппи Длинный чулок, а вторая – очкастая с кривыми зубами. Кажется, они гуляли вместе. А, может, и учились.
«Вера, хочешь лизнуть?». Веснушчатая протягивает Вере сосульку. Большую такую, полупрозрачную, с неровными ребристыми жевлаками.
«Где ты её достала? Сейчас же лето?» – спрашивает Вера.
Девочки смеются, закрывая рты руками. Вера озирается по сторонам – а вокруг лежит снег. Они играют в сугробе под окнами дома. Вырыли там небольшую яму, лепят крохотных снеговиков.
«Давай, лизни!» – подначивает очкастая.
Вера берёт сосульку голыми руками… и не чувствует холода. Словно и не лёд вовсе. Девчонки хохочут, показывают ей, как нужно делать. Вера вспыхивает, отбрасывает сосульку в снег…
Внезапно она ныряет в снег, и ледышка оказывается у неё во рту. И вовсе это не снег, а очень узкий шкаф. Стенки жутко давят. Она задыхается. Пытается кричать, бьётся ногами и руками в дверь, но пространства продолжает сжиматься. Оно наваливается на неё. Шкаф будто переворачивается. Она кричит и не слышит своего голоса…
В середине ночи Вера снова очнулась от приступа мигрени. Голову, казалось, сдавливали промышленными тисками – медленно, по миллиметру. Она также ощутила отвратительный привкус во рту, как и прошлым утром. И в этот раз желудок подавал вполне однозначные сигналы. Вера едва успела добежать до унитаза. Её рвало вязкой полупрозрачной жидкостью, вперемешку с водой и желудочным соком. От одного вида дурнело. Она вспомнила свой путанный сон, как её унижали, как кричали, как заставляли облизывать сосульку и внутренне содрогнулась.
Из-за постоянной головной боли, казалось, ныло всё тело: руки, ноги, живот, даже промежность. Вера стянула с себя ночнушку. На бледных бёдрах горели жуткие красно-синие следы от пальцев. Она покрутилась перед зеркалом. Задница тоже была в красных пятнах. Ещё у неё болели плечи и груди. Соски были красноватые, раздражённые.
Вера проскользнула в комнату и достала из шкафа свежий домашний комплект. Она всё проделывала очень осторожно, но Николай всё равно завозился под одеялом.
– Ты в порядке? – сонно спросил он, в полутьме приподняв голову.
– Да, всё хорошо. Спи.
Вера вернулась в ванную, оделась и присела на кафельный пол. Она ничего не понимала и от этого ей было страшно. Руки, задрожали, она беззвучно зарыдала.
МРТ показал крошечную фантомную зону в отделе воспоминаний, будто в мозгу поставили белую заплатку. Врач сказал, что с подобным никогда не встречался, но попросил её прийти через неделю. Веру приём напугал. На повторный она не пошла. И Николаю ничего не сказала: ни о приёме, ни о беременности.
Несколько раз Вера порывалась позвонить Люде и всё рассказать. И всякий раз, когда телефон оказывался у неё в руках, стыд заставлял сбросить кнопку вызова. А потом не отвечать на звонки, сбрасывая задорную Лану дель Рей на первых же аккордах.
После той ночи Вера перестала доверять Николаю. Она постоянно ждала от него подвоха, присматривалась к его повадкам. Удивительно, но парень превратился в пай-мальчика. Он перестал пить, одаривал её постоянным вниманием, даже подработку с текстами нашёл. Целыми днями сидел за ноутбуком и что-то печатал, редактировал, матерился. Впрочем, когда дело доходило до любви, он вновь превратился в себя образца начала отношений: галантный, обходительный, мягкий. Иногда Вера просыпалась по ночам и осматривала себя на предмет новых следов насилия и её это беспокоило.
Поиски в сети не увенчались успехом. Вера нашла несколько ненаучных статей о самопроизвольном нанесении себе телесных повреждений, но, по большому счёту, Интернет тоже оказался глух к её проблемам.
Так прошёл сентябрь. Наступили первые холода. Деревья избавились от листвы, готовясь к зимнему сну. И Вера тоже чувствовала себе обнажённой, незащищённой ни от других, ни от самой себя. Она ждала следующего удара.
Николай за пару недель анонсировал поездку в загородный клуб «Седьмое небо». Вера, разумеется, в тот же вечер посмотрела в сети фотографии и восхитилась местом. Это был огромный трехэтажный особняк девятнадцатого века с колоннами и анфиладами. По сообщениям в сети, в нём постоянно тусовались московские селебрити. Журналистский опыт заставил её раскопать больше об этом клубе, но он был настолько закрыт, что Вера даже не узнала, кому особняк принадлежит. По слухам, это был какой-то олигарх и денежный маг, поднявшийся в девяностые на продаже полезных ископаемых. Впрочем, эта информация ей не сказала совершенно ничего – мало ли кто и сколько наворовал во время передела собственности.
Веру прельщало посещение подобного места. Может быть, получится завести интересные знакомства и применить их потом в работе? Николаю Вера тоже решила выдать последний карт-бланш. И он, как будто чувствуя её сомнения, продолжил окружать её лаской и заботой.
В день, когда они поехали в «Седьмое небо», Николай принёс ей восхитительное чёрное платье. Утончённое, нежное, без сомнений очень дорогое, бесконечно приятное к телу. Вера не узнала себя в зеркале. На неё смотрела бизнес-леди с успешным международным бизнесом, а никак не журналистка в хоть и хорошем журнале, но всё ещё не «Cosmopolitan». Сам Коля оделся в не менее дорогой фрак фасона «ласточкин хвост». Как он объяснил, так требовал дресс-код.
До клуба они добирались на такси. Николай пообещал не напиваться, но пропустить бокальчик-другой с хозяином заведения «он просто обязан». Вера решила, что рамки приличия будет контролировать. А ещё она не хотела отпускать его далеко.
Фото «Седьмого неба» в Интернете не могли передать и половину красоты этого места. В свете витых фонарей особняк смотрелся, будто из сериала про страдающее вампирское общество. Того и гляди появится худой и бледный хозяин дома и толкнёт речь о тяжести бремени бессмертия.
Такси остановилось у входа, и Николай учтиво помог ей выбраться из машины. Публика уже стекалась со всех сторон. Кто-то прогуливался вдоль живых изгородей. Платья и фраки были один богаче другого, а драгоценные украшения на женщинах вгоняли её в депрессию. Она никогда в жизни не заработает себе на