Мой создатель пробивается через толпу человеческих комков, спешащих вдоль Садового кольца. Время на улицах идёт рвано. Оно не любит прямых путей, ломается в подворотнях, застревает в длинных переулках. Время Москвы одновременно вчерашнее и завтрашнее, и это кажется мне естественным.
Когда я снова вижу свет, меня окружают холодные стены банковского хранилища. Место это похоже на могилу: тишина, замкнутое пространство, и только слабое биение энергии вокруг, порождаемое неумолимым электрическим током.
До меня дотрагивается человек, и я мгновенно проявляю его в своей вневременной реальности. Руки двадцатисемилетнего Алексея Маркина холодны, но передают его судьбу также хорошо, как тёплые руки создателя. Он – техномаг, недавно вернувшийся из Стокгольма после долгого обучения за границей у шведского мастера. Когда-то именно Ледышков протежировал Маркина на эту поездку и, потому, Алексей ни секунды не сомневался, чтобы выполнить просьбу своего друга и наставника – забрать меня из банка и спрятать от Ольшанина.
Холодные пальцы Маркина приносят мне известие, что создатель погиб прошлым утром. Его нашли на улице, неподалеку от лаборатории.
Прикосновения Маркина другие: осторожные, будто он боится, что я прожгу ему кожу или заберу что-то важное из воспоминаний.
– Что ты такое? – тихо спрашивает он.
Я фиксирую ритм его дыхания, мелкие нервные подёргивания пальцев. Люди всегда боятся того, чего не понимают, и Маркин не исключение. Он кладёт меня в карман куртки и направляется к выходу из хранилища.
Я воспринимаю мир его глазами. Москва встречает нас всем своим величием и хаосом. Машины гудят, словно разбуженные гиганты, чей сон важнее всего на свете. Люди плывут по тротуарам, как мусор в реке. Шаги Маркина звучат глухо на потрескавшемся асфальте. Рюкзак на плече слегка покачивается.
Алексей замечает погоню достаточно скоро. Преследователи выглядят обычно – офисные костюмы, строгие лица. Но в их движении нет случайности, как у толпы вокруг. Маркин сначала не уверен, но, когда ускоряет шаг, замечает, как то же самое делают костюмы.
Он сворачивает в переулок, где старые липы стонут под тяжестью недавнего дождя. Москва здесь другая – дворовые колодцы дремлют в тишине, а на стенах домов потрескавшаяся штукатурка складывается в узоры, известные только времени.
– Так… Я предполагал, что так будет, – шепчет он сам себе. – Нужно действовать осторожно и быстро.
Его пальцы инстинктивно сжимаются на ремне рюкзака, точно хватаются за спасательную верёвку, висящую над обрывом.
За углом доносится стук шагов – быстрых и чётких; таких, какие делают люди, привыкшие догонять.
– Чёрт!
Маркин срывается с места. Начинается погоня. Шаги преследователей звучат всё ближе. Он пересекает пустой двор, перепрыгивает через лужу, в которой отразилась крыша старого дома, завёрнутого в москитную сетку ремонта. Я фиксирую это движение – оно такое естественное в своей гармоничности, подобно картине голландского художника.
Впереди развилка – поворот налево и направо. Маркин выбирает левый закуток и почти сразу носом упирается в железную решётку.
– Тупик! – с досадой хлопает он рукой о железные прутья. Ни пролезть, ни перебраться. Я чувствую сгусток его мыслей, беспорядочно ищущих путь к спасению. Перед ним возникают фигуры преследователей. Их лица проступают из мрака паники. Они не спешат, уверенные, что Маркин теперь в их руках.
– Что же ты делаешь, Алексей? – говорит один из них, шагнув вперёд. Его голос ровный, в нём нет угрозы, только холодный расчёт. – Мы не враги. Просто отдай устройство.
Холодная рука Маркина ныряет в карман, пальцы смыкаются на моих гранях. Я ощущаю прилив трепета. Маркин не вполне осознаёт, что делает, будто ведомый какой-то внутренней силой. Это волнение и решимость! Он не видит другого выхода.
И всё же он медлит, сдавливая меня пальцами сильнее. Времени на раздумья остаётся всё меньше. Время всегда утекает сквозь пальцы…
Маркин надавливает на меня пальцами. Рессоры приводятся в действие механизмы, тонкие лучи вырываются из начертанных рун, пронзают часы. Откат произошёл всего на минуту – всего лишь миг в масштабе вселенной, но достаточно, чтобы изменить всё.
Я зафиксировал новое расположение вещей. Те же фигуры, но теперь они лишь входят в переулок. Те же шаги, но теперь Алексей исчезает за их спинами, там, где старые дома укрыты тенью.
И Москва вновь шумит, как если бы ничего не произошло. Но я знаю, что что-то всё же изменилось. Трещина, невидимая, но ощутимая, появилась в структуре этого мира. Я фиксирую её, зная, что она будет расти.
Маркин бежит, не разбирая дороги. Переулки сменяются проспектами, мостовые – узкими тропинками парков. Москва вокруг него кажется живой: каждый угол, каждый подъезд смотрят на него немигающим взглядом сотен камер, знают, куда он направляется. Однако направление выбирает не город, а человек.
Он оказывается у выхода из метро. Серые стены станции поднимаются над улицей, а лестница вниз манит полумраком.
– Метро, – шепчет он сам себе, словно успокаивая. – Они не смогут отслеживать там… Там шумно…
Шумно, да. Я фиксирую шум из распахнувшихся створок – голоса, позже гул поездов, разговоры. В метро время тоже идёт по-другому: торопливо, неравномерно, как уставший человек, который то бежит, то стоит в растерянности.
Он пересекает лязгающий дверцами турникет, спешно приложив карту к валидатору. Внизу платформа переполнена людьми. Толпа, словно живой организм, двигается вокруг него, сжимает незримыми силками.
Маркин останавливается у края и запускает руки в карманы. Я ощущаю его страх, передаваемый через короткие опасливые прикосновения. Но сам остаюсь равнодушным. Во взгляде моего нынешнего хозяина чувствуется напряжение, он постоянно осматривается по сторонам: за ним ли идёт этот парень с кофе в руках? или эта женщина в строгом костюме и в очках в квадратной оправе? Он вытирает пот со лба рукавом рубашки.
Из тоннеля с характерным шумом и стуком выкатывает серый с синими полосками вагон метро. Он приносит с собой мощный порыв ветра, который остужает горячее лицо Маркина. Двери открываются, и Алексей ныряет в сопротивляющуюся его движению толпу. Ему кричат вслед, толкают, оскорбляют. Маркин не замечает. Он уже добрался до заветного металлического поручня и вцепился в него, как в спасательный круг. Теперь он всматривается в лица людей, пытаясь различить хоть какие-то нотки интереса к его персоне.
Двери захлопываются, и Алексей позволяет себе расслабиться. Я отмечаю, как отцепилась от поручня его рука – несмело, будто готовая в любой момент вернуться в исходное положение. Я фиксирую его мысли – он думает, что