— Уверен, это какое-то недоразумение, — начинает Севериан на правах старшего мужа Анхелики.
— Недоразумение — это когда в письме опечатка! — рявкаю я, тряся пергаментом. — А это гнусная ложь. Анхелика намеренно испортила репутацию Верховной. Сознательно и подло. Вам есть что ответить?
Меня прерывают открывшаяся дверь и появившаяся в проёме довольно бодрая мордашка лживой твари, зовущей себя матерью. Анхелика удивлённо замирает, не ожидала увидеть? Ну что ж. Ты вовремя.
— Заходите, Анхелика, — нарочито спокойно приглашаю женщину. Взглядом предупреждая даму не совершать больше ошибок.
Маркиза неуверенно пересекает комнату и останавливается возле сидящих мужей. Севериан перехватывает жену под локоть, сжимает до боли и, посадив в кресло, нависает. Он грозно и с рычаниями вопрошает, что за обвинения ему сейчас приходится выслушивать от короля дружественной страны, то бишь меня.
— Я вам пыталась открыть глаза, но вы меня не слушали. Никто не слушал! — в который раз наигранно всплескивает руками женщина и нагло лжёт. — Я всего лишь…
— Всего лишь пытались выставить Татьяну высокомерной тварью, — перебиваю, устав слушать стенания желчной дамы. — А теперь скажите мне, маркиза, — понижаю голос и шагаю ближе. Почти нависаю, и свекровь моей любимой бледнеет. — Что вам это дало? Удовольствие? Мелкое, жалкое торжество? Или вы просто не вынесли, что кто-то может быть достойнее вас?
Молчание затягивается. Анхелика ничего не говорит, лишь судорожно втягивает воздух через сжатые зубы.
— Я терплю многое, но подлость, что разрушает жизнь моих людей, — никогда. И мне придётся напомнить, кому именно вы перешли дорогу, Анхелика.
— Ваше Величество, это… — неуверенно дребезжит женщина, почуяв опасность.
— Хватит оправданий, маркиза, — мой голос становится ещё на полтона тише, зловещее. Немногие знают, что чем тише и спокойнее я становлюсь, тем опаснее бываю. — Запомните, Анхелика. Татьяна — моя жена. Каждая рана, что вы нанесёте ей, станет вашей погибелью. Я не прощаю обид, нанесённых моей семье.
— Ваше Величество, — в повисшей тишине голос Севериана звучит почти безжизненно-мрачно. — Если позволите, я поговорю с женой и выясню, как она подставила Таню.
— Поговори, — сухо соглашаюсь я. — Возможно, её признание смягчит наказание, но совершенно точно не избавит. Я не Пресветлая, доброты к живым существам во мне нет.
Свёкры спешно подхватывают женщину под локти и выводят из кабинета. Мы с побратимами остаёмся совершенно одни.
— Куда исчезла Таня? — спрашивает Лео, как только дверь отрезает нас от родственников оборотня.
— Понятия не имею. Возможно, в часовню. А может, и вовсе в Дортмунд. Чем вы думали, Ваше Величество? Вы фактически обвинили её во всех этих гнусностях.
— Я не обвинял! — рявкаю я, стукнув по столу.
Хотя сам понимаю, что сначала следовало показать лично женщине эту чёртову докладную, а уже потом проводить разбор полётов! Да что ж у меня с ней всё наперекосяк идёт!
— Едем на поиски! Немедленно!
— Я проверю часовню, — соглашается Лео.
— А я напишу Дарку, вдруг и вправду в Дортмунд сиганула.
— Что ж, я тогда мешать не буду. Дам вам немного форы на поиски и как раз решу жилищный вопрос с родственниками, — мрачно подмечает лучший ищейка Дадарии и выходит из помещения.
Глава 68
– Та-аа-аня! – бежит через всю деревню Арен.
Выглядываю в окно, чуть ли не свешиваясь через подоконник. Растрёпанный мальчишка лет одиннадцати в компании друзей и маленькой сестрёнки несётся ко мне. Не замечаю его встревоженно-перекошенного лица, смотрю только на технику бега. Мало того он вырвался вперёд мальчишек, дыхание не сорвал, так самое главное — не хромает. Всё же я правильно поступила тогда. Когда заставила его пройти болезненную процедуру лечения.
– Тань! – добежав до меня, останавливается у крыльца. – Там эти, столичные, приехали, тебя ищут.
– Пусть ищут, – хмыкаю я.
Бросаю взгляд на лавочку возле дома с небольшой очередью. Три женщины разной возрастной категории бурно что-то обсуждают и жалуются, перечисляя свои болячки.
– Таня, – укоризненно отвлекает Арен, – тебе надо бежать!
– Вот ещё, – фыркаю. – Это пусть они бегут. Так, лиры, кто там следующий? Заходите.
Старушка поднимается и в полусогнутом состоянии медленно идёт в дом. Более молодая товарка помогает ей, придерживает за локоть и провожает. Я тоже подхожу в прихожую и направляю пациентку в комнату. Специально построенную для приёма больных.
– Добрый день, Светлая, – кряхтит бабушка божий одуванчик. – Прихватило, сил нет, разогнуться не могу.
– Опять за скотиной сами смотрели? – скрещиваю руки на груди и смотрю строго на свою трудолюбивую пациентку. – Я же уже и вам сказала, и мужьям вашим, чтобы никакой тяжёлой работы!
– Так я ж только коровку подоила да яиц собрала.
– Ага, а между этими двумя действиями, небось, коровник убирали да сена таскали.
– Так это ж… Грязно ж...
Под моим тяжёлым взглядом старушка замолкает. Поджимает губы тонкие и покаянно опускает голову.
– Ложитесь, баба Рани. Лечиться будем.
Как только женщина кряхтя и со стоном вытягивается на кушетке, направляю ладони. И свет, мягко струясь, льётся в неё. Несколько недолгих минут светотерапии — и бабушка полностью излечена, полна сил и энергии.
– Ох, спасибо тебе, Танюш, – радуется пациентка, бодро вскакивая.
– Но рекомендации всё же не нарушайте, – менторски прошу я и устало опускаюсь на ту же кушетку.
Магическое лечение больше не приносит мне выкручивающей всю меня боли. Нет, я всё ещё чувствую дискомфорт. И, если сильно перенапрягусь, могу отключиться. Но всё же того адского пекла, какое я испытывала в начале своего пути, больше нет. Мышцы гудят и ноют после долгого трудового дня, голова побаливает и слабость есть. Но это у всех врачей, кто отпахал смену в реанимации. Помню, знаю, проходила. Так что я не жалуюсь.
Только перед приёмами чуток отдыхаю и тянусь за силами к своим якорям. Тем, кого я в пылу злости оставила в столице. А теперь вот едут. Хотя нет, оставила я только одного конкретного якоря. Мужа моего венценосного с его докладчиками и свекровь с золовкой, которые хорошего отношения просто не заслуживают.
– Фелия, заходи скорей! – кричу я в сторону крыльца и оставшихся двух пациенток. Надо успеть всех принять, чтобы встретить с достоинством короля и его свиту.
Три недели прошло. Долго же он меня искал. Или это