— Евдокия Вячеславна, чем тебе Мартин не угодил, что ты на него взъелась? — улучив момент, спросил Курицын.
— У меня встречный вопрос: Фёдор Васильевич, чем он тебе так угодил, что ты хлопочешь о нём?
— Он светоч и нам неплохо бы поучиться у него, а ты...
— А я возражаю ему, высказывая свою точку зрения и ты, Фёдор Васильевич зря принижаешь себя перед ним. Я читала твои посольские записки для Ивана Васильевича, и они выше всяких похвал. Твое умение излагать увиденное, свои мысли и выводы — прекрасны в своей простоте. А твой звездочёт не умеет говорить просто и понятно. У него на крупицу правды пуд лжи.
— Он весьма учён и ему трудно говорить с нами простыми словами, чтобы мы поняли.
— Фёдор Васильевич, я уже говорила, что между собою вы можете искать истину и смысл жизни, но людей не надо смущать. Они хотят спокойно жить, честно трудиться и видеть плоды своих трудов. Для этого потребно крепкое государство и общая идея для всех слоев населения. Когда-нибудь мы перерастём это и начнём ценить более возвышенные вещи, но не в ближайшие века.
— Эк ты хватила!
— Ты лучше подумай, что можешь сделать, чтобы освободить людей от примитивной работы, чтобы всякий мог сесть вечерком на скамью, посмотреть на звёзды и помечтать, а не упасть в постель от усталости.
— Это не связано…
— Связано, Фёдор Васильевич, очень даже связано!
Музыка стихла и пары разошлись. Иван Иваныч повёл Елену в музыкальный зал, Юрия Васильевича увлёк разговором господарь, а Евдокию перехватил Влад Дракула.
— Боярышня, а что скажет твой отец, если я посватаюсь к тебе? — огорошил он её.
Горчичное зерно — на Руси о горчице знали, и она у нас росла, но всяк её использовал по-своему. Кто-то лечил спину, делая «пластырь», кто-то спасался ею от лихоманки, ну а кто-то делал пищу острее или пробовал давить масло. Но у нас росла «дикая» горчица, и вкус у неё был своеобразный. В 18 веке нашу дикую горчицу скрестили с белой английской и получили зёрна будущей русской горчицы, которую мы все знаем.
Глава 21
— Отец оставит слово за мной, — твердо ответила валаху Евдокия. Сама же подумала — хорошо, что Влад не спросил о мнении деда. В этом случае её голос дрогнул бы. Дед он такой дед, что с ним надо держать ухо востро.
— Хм, а сможешь ли ты принять верное решение? — усомнился Дракула.
— Господарь, ты же не на личико моё смотрел, когда подумал о сватовстве и подошел спросить? Здесь есть дамы покрасивше и познатнее.
Влад постарался обаятельно улыбнуться, но взгляд его был тяжёл. Ему не хотелось давить на милую боярышню, но по-иному у него не получалось. Она же задумчиво протянула:
— Твоя первая жена была из королевского рода Матьяша.
Он согласно кивнул, не понимая причем тут его покойная жена. Евдокия же продолжала:
— Сейчас Матьяш крепко правит Венгрией. Не так давно он взял под себя Хорватию и Чехию. Ходят слухи, что ныне он соперничает с Габсбургами за честь зваться просвещённым правителем, и если дело дойдёт до вооруженного столкновения, то многие ставят на Матьяша, а не Габсбургов.
— Ты хорошо осведомлена, — одобрительно заметил Влад, но лицо его при этом помрачнело, и Евдокия знала причину. О ней она далее и сказала:
— Более десяти лет Матьяш продержал тебя в заточении, облыжно обвинив в содействии османам.
Влад сузил глаза, но ничего не успел сказать, потому что Евдокия торопливо добавила:
— Но при этом Матьяш выдал за тебя свою родственницу. Я так понимаю, что ты на него не в обиде?
— То дело прошлое, — выдавил Влад, не ожидавший, что боярышня из далекой страны уместит его жизнь в двух предложениях. Но она по мягкосердечию не напомнила о годах турецкого плена, лишь обмолвилась, что не сомневается, что он ни за что не встал бы на одну сторону с османами.
— Я ненавижу султана и я бы никогда… — сквозь зубы процедил Влад. Евдокия открыла рот, чтобы повторить, что уверена, что обвинение было облыжно, но валах медленно поднял руку и она смолчала.
Ему же захотелось нежно обвести нежный девичий овал лица, показывая, что он благодарен за её сдержанность в словах. Но не решился оскорбить её касанием, поэтому лишь обозначил свой порыв и резко убрал руку за спину.
— А Матьяш… — продолжил Дракула, как ни в чём не бывало, — он был честен со мной и признал за мной право господаря!
— Признал, значит, — свела брови Евдокия, убеждаясь лишний раз, какой гадюшник процветает среди местных властителей.
На одну только крошечную Валахию в данный момент претендует трое, и они время от времени сгоняют друг друга с трона, а на них делают ставки другие государи.
Евдокия вспомнила, какой переполох в Думе наделало предложение Папы римского принять корону Ивану Васильевичу из рук римского императора. Но князь сказал, что всё, что нужно, он сам себе возьмёт. Бояре пошутили, что они сами себе Рим и утвердили Ивана Васильевича царём.
Евдокия позволила себе развить идею наследников Рима, но её осадили священники из греков, назвав её речи кощунственными. Она тогда во всеуслышание заметила им, что народ, сдавший османам святыни, не может указывать другим, как строить государство. И что их слишком много на Руси. Её чуть не загрызли за эти слова, но боярыни, а после и бояре встали за неё, а часть духовенства являлась им родней. В результате в церкви вновь получился раскол.
Но боярышня лишь немного поторопила события. У русского духовенства без её нападок накопилось много вопросов к так называемым греческим наставникам.
Сейчас боярышня стояла и смотрела на ожидавшего её слова Влада. У неё не было послезнания о его конкурентах: Раде Красивом и Басарабе Старом. Для неё они мотыльки-одновневки, но для Влада — родня и злейшие враги. Он жаждет расправиться с ними, вернуть утраченное и выгнать османских сборщиков податей. Она не знала, получится ли это у него, но от её ответа сейчас точно могла измениться история. Впервые Дуня почувствовала ответственность.
— Осталось только освободить место