— Я не спорю, что рыцари привозили из своих походов книги, которые отдавали папскому престолу. Об этом говорил сам Игнасио.
Иван Иваныч тяжело вздохнул, кивнул сам себе и признал, что все же в словах подруги есть рациональное зерно, а он своими уточнениями только все путает:
— Теперь мне даже удивительно, что никто раньше не задавался вопросом, зачем шла охота за знаниями, если их не открыли даже для знати.
— Вот! — Евдокия обличительно вздела палец кверху. — Знания исключительно для избранных, для преданных лично Папе! А учёных жестко контролируют и придавливают, если они выдают передовые мысли.
Царевич уныло смотрел на Евдокию, не зная, что делать с открывшимися обстоятельствами. Можно было бы сказать, что пусть Папа делает у себя что хочет, но он лезет на Русь: заговоры, покушения, смущение умов… всё это дело рук его посланцев.
Но подруга не разделила его мрачных мыслей:
— Не печалься, царевич! На каждого мудреца довольно простоты. Мы по наитию все последние года в пику Папе передавали знания людям. Конечно, кто-то берёт немножко, но достаточно тех, кто вдохновлён узнанным и идёт дальше.
Евдокия посмотрела на князя, намекая на его дельтаплан.
— А теперь важно донести до наших священников, каков замысел Папы или тех людей, что прячутся за ним — и дорога на Русь будет закрыта! Только замечу, что нам необходимо беречь своих розмыслов и таких людей, как Катерина.
— Это мы потом обсудим, — закрыл Иван Иваныч поднятую тему. — Кстати, отец давно хотел просить тебя взяться за собрание трудов по разбору железных руд, по плавке и прочему. Розмыслы записывают все свои достижения, но некому собрать всё воедино, чтобы начать учить молодых.
Евдокия разочарованно посмотрела на царевича, но согласно кивнула. Кошкинские металлурги добились значительных успехов, и давно пора было систематизировать записанные ими наставления, но кроме неё этого пока некому сделать.
— Всё это вы можете обсудить по дороге домой, — вступил в разговор князь. — Сейчас надо идти к Стефану и говорить о нашем отъезде. Тянуть больше нельзя.
— Ты прав, — согласился Иван Иваныч и решительно поднялся: — Идём.
Евдокия неохотно вышла, давая возможность собраться с мыслями царевичу и князю. Им предстоял непростой разговор. Стефан одной рукой выталкивал дочь в безопасное место и радовался перспективному жениху, а другой держал, зная, что больше не увидит её. Боярышне было жаль его.
Она прошла к себе, но сидеть в ожидании результата было невмоготу. Бабушка ещё не вернулась, а записывать сказки или тренировать пальцы в игре на лютне ей больше не хотелось. Вот дали бы ей расписать стены, она бы превратила замок в сказку, но увы!.. Тут не на один месяц работы, да и не хотелось ей вкладывать душу в роспись ради местных вельмож.
Не найдя себе дела, Евдокия оделась и взяв себе в сопровождающие Арину, вышла во двор. Там к ней присоединился Илья, а после подошел Балашёв с двумя внуками.
— Вот, Гордейка и Елисейка, — немного волнуясь, представил их Кузьма.
— Хм, надо же — Гордей и Елисей. А как батюшку их звали?
— Дак, поди знай, — растерянно ответил воин, но старший внук произнес:
— Мстишей батьку звали.
— Значит, с возрастом будут Гордей Мстиславовичем и Елисеем Мстистлавовичем. Прямо по-княжески звучит!
— До этого ещё дорасти надо и заслужить, — буркнул Балашёв, и Евдокия поняла, что не всё гладко у него с обретенными внуками.
Она отметила, что младший жмётся к нему, а старший вроде как сам по себе. Ей показалось, что Гордей ревнует братишку. Это можно было понять. До сего момента именно он был для Елисейки самым важным человеком, а теперь это дед. А ещё он совершенно точно хотел так же по-детски прижаться к Кузьме и выплакать всё пережитое, но гордость мешала. Похоже, что не зря пацана мать с отцом назвали его Гордеем.
Евдокия ободряюще улыбнулась мальчикам, а Балашеву наставительно произнесла:
— Коли поможешь внукам, то заслужат именование с отчеством. Они настоящие воины. Ведь выжили, не пропали, держась друг за дружку, а с тобой-то крепко на ноги встанут.
Кузьма поклонился, благодаря за добрые слова, а главное за то, что боярышня послужила путеводной звездой и привела его к семье. Пусть не к дочерям, но род Балашёвых не пропал и возродится во внуках. Мальчишки не отставали от деда, кланялись.
— Евдокия Вячеславна, можно ли Гордейку к тебе в новики взять? — спросил воин, кося глазом на Илью. — Хотя бы во время пути?
— А почему только за старшего просишь?
— Да я, — Балашев смутился, — Елисейка-то мал ещё и…
— Не мал, и ты сам это знаешь, — заметила ему боярышня. — Коли младший выберет воинскую стезю, то уже сейчас руку к сабельке и луку приучать надо.
— Внучок, покажи боярышне свои поделки, — обратился он к мальчику и тот вытащил из-за пазухи связанные между собою фигурки.
— Что это? Похоже на гипс? — удивилась Евдокия.
— Елисейка придумал лепить из глины основы, — заторопился объяснить Кузьма, — эту основу он вдавливает в мокрый песок, а потом белую пасту заливает. В замке этого добра после постройки много осталось, вот он и…
— Хм, ясно.
Евдокия рассматривала фигурки, отмечая их тщательную проработку. В основном это были святые, но спутать их между собою было нельзя.
— Тебе нравится слушать жития святых? — спросила она у мальчика.
Он кивнул, но чуть подумав, робко мотнул головой, отрицая своё согласие и пока никто не успел его наново спросить, достал ещё одну фигурку.
— Да это же я, — ахнула Евдокия, увидев в созданной руками мальчика Снегурочке себя. Несмотря на то, что фигурка была не раскрашена и местами обкрошилась, боярышня вспомнила день своего приезда. Именно такой она была, и Елисей воссоздал её.
Кузьма облегчённо вздохнул, увидев, что Евдокия Вячеславна продолжает ласково общаться с внуком. Старший в это время держался отстраненно, изображая независимость, при этом с опаской поглядывая на присматривающегося к нему Илью. А Евдокия неожиданно для всех произнесла:
— Ну вот, теперь у меня есть помощник, чтобы исполнить задуманное. А то задолжала я новгородцам!
— Ты это о чём, боярышня? — нахмурился Илья — для него Новгород остался опасным местом: там Григория ранили, а их всех чуть не перебили.
— Да так… сон был мне, что однажды я создам там барельеф на площади в память о вхождении новгородцев в наше общее царство-государство.
Илья решил, что барельеф что-то вроде картины, и возмутился:
— Не заслужили они! Аль забыла ты, что нас там чуть не убили!
— Одни нападали, — согласилась она, но тут же напомнила: