Наги не проронила ни слова, пока они не миновали рощу. Только когда они проходили мимо пруда, она наконец заговорила. Оказывается, рано утром началась ссора между бабушкой и мачехой Наги. В разгар ссоры вошел отец и отхлестал мачеху, как хлещут скотину. Наги, не понимавшая, из-за чего все началось, что-то не так сказала бабушке, и та побила ее. Рассказывая это, Наги обливалась слезами. Китти тоже стало грустно. Все из-за той старухи! Он был убежден, что она ракшаси — ведьма. Китти никому не желал смерти, но сейчас, рассердившись на бабушку Наги, он хотел, чтобы она умерла. Бедная Кальяни, такая красивая! Снова и снова вспоминал он ее растрепанные волосы, сломанные браслеты и покрасневшее, заплаканное лицо. Ему стало не по себе.
— Из-за чего они поссорились, Наги?
— Не знаю. Бабушка с самого утра ругала ее. «Ты, — кричит, — осквернила мой дом, шлюха!»
Китти тоже ничего не понял.
6
Когда Чандреговда вечером собрался, как обычно, уходить, Камаламма опечалилась. В течение всего дня тетя, как заметил Китти, была необыкновенно радостная, веселая, и он уже стал надеяться, что теперь так будет всегда. Но стоило дяде уйти, как тетя сникла. Она неподвижно стояла, прислонясь к столбу в большой комнате. Фонарь с чисто протертым стеклом горел ровным пламенем и бросал мягкий свет на тетино лицо. Китти самому хотелось плакать, когда он видел на ресницах у тети слезы. Он сидел на кровати и срисовывал обезьяну с картинки в учебнике. Отшвырнув учебник в сторону, он вскочил на ноги.
Камаламма не заметила, как Китти подошел и встал рядом с ней. Она смотрела перед собой невидящим взглядом. Сколько раз видел Китти, как глаза тети наполняются слезами! Потянув за край ее сари, он позвал: «Атте». Тетя не откликнулась. Он потянул еще раз. Она, опустив голову, взглянула на него, и слезинки, сорвавшись с ее ресниц, капнули ему на лицо. Почувствовав, как по его лицу катятся ее теплые слезы, Китти, не в силах дальше сдерживаться, уткнулся лицом в ее сари и разрыдался. Прижимая его, плачущего, к груди, Камаламма сердцем ощутила, что она не совсем одинока в жизни, что есть у нее это родное существо. Глубоко вздохнув, она еще крепче прижала Китти к себе.
Китти ничего не понимал. Что случилось с тетей? Почему она грустит? Он вытер слезы и растерянным голосом спросил:
— Почему ты плачешь, атте?
Слезы снова потекли у него из глаз. Она ответила, словно разговаривая сама с собой:
— Не знаю, какие уж грехи могла я совершить в прошлых своих существованиях, что теперь приходится так дорого за них платить? Наверное, я еще не до конца их искупила.
Китти, ничего не поняв из ее слов, только молча смотрел на нее… Почему дядя каждый вечер уходит в Хосур?.. Почему тетя начинает плакать, стоит только ему спросить об этом?.. Почему Ломпи всегда обрывает его, когда он спрашивает у него, а потом посмеивается? Он вспомнил, как однажды в Хосуре, когда он шел домой из школы, на него как-то странно посмотрели Шиваганга, Ченнура и еще несколько мужчин, стоявшие у храма Мари; и как Басакка зазвала его к себе, уговорила поесть в ее доме и расспрашивала, что произошло вечером, а он отвечал на все ее вопросы. Он чувствовал себя виноватым, потому что зашел к Басакке в дом, несмотря на запрет тети.
Утерев слезы, Камаламма сказала:
— Ложись, Китти, — и постелила постель в большой комнате.
Ломпи в доме не было: он ушел на ночь стеречь поле. Тетя позвала Силлу, устроившегося спать во дворе, и сказала, чтобы он переходил в дом. Силла принес свою циновку и расстелил ее у входа в комнату. Становилось прохладно. Силла попросил мешок, чтобы укрыться им как вторым одеялом. Тогда тетя спросила:
— Что, очень холодно снаружи?
— Очень, амма, да еще этот противный Монна покоя не дает!
— Какой стыд, собаку забыла покормить! — воскликнула Камаламма и, вылив кислое молоко в остатки риса, выплеснула месиво на каменную плиту во дворе. Монна против обыкновения не набросился на еду, а лизнул ее раз-другой и улегся возле циновки Силлы.
— Наверно, где-нибудь белку сожрал, — предположил Силла. Камаламма принесла джутовый мешок и одеяло; протянув их Силле, она сказала:
— Отдай что-нибудь из этого Ломпи.
Силла оставил себе одеяло, а мешок решил отдать Ломпи.
Камаламма убавила свет в фонаре и легла в большой комнате рядом с Китти, но сон к ней не шел. Она лежала и перебирала в памяти события предыдущего вечера. Ее одолевало беспокойство за мужа; а ну как эти люди из Хосура нападут на него, когда он будет возвращаться один среди ночи? Сердце у нее тревожно колотилось. Словно вспомнив что-то, она встала и пошла в молельню. Китти, которому тоже не спалось, последовал за нею. Камаламма зажгла светильники перед изображениями богов и долго-долго стояла, молитвенно склонясь перед ними; Китти тоже стоял молча, со сложенными ладонями. Когда она увидела стоящего сзади Китти, у нее потеплело на душе. Она нежно прижала его к себе. Но и после того, как они вернулись и снова легли спать, Китти с болью в сердце услышал сдавленные рыдания тети. Боясь, что она расплачется еще сильнее, если он станет ее расспрашивать, Китти лежал тихо.
Проснувшись утром, Китти поспешил во двор, откуда доносился приглушенный шум голосов. Все работники, ходившие охранять ночью посевы риса, столпились возле коровника. Увидев среди них и тетю, Китти подумал, что они, наверное, принесли оленя, как не раз уже бывало раньше, и подошел поближе. Но оказалось, что все они собрались вокруг коровы Гаури. Китти оцепенел от ужаса: нижняя челюсть у коровы болталась как на ниточке; язык, губа, зубы — все превратилось в сплошную кровавую массу. Коровьи глаза были полны слез. Стоящие кругом мужчины строили догадки насчет того, кто бы мог поставить пороховую ловушку, искалечившую корову. Банде Мада высказал предположение.
— Знаете тот храм — так вот, похоже, где-то там расставил взрывные ловушки Свамиговда, чтобы защитить от диких свиней свое поле, засаженное сладким картофелем…
Правда, пороховые ловушки обычно ставят только в самом начале сезона дождей, а теперь уже лето на носу. Зачем, спрашивается, понадобилось Свамиговде ставить ловушки