По вечерам Китти с нетерпением ждал, когда дядя поест и уйдет. Едва за ним закрывалась дверь, как Китти, позвав с собой Силлу, отправлялся смотреть на подготовку спектакля. Сколько раз он засыпал во время репетиций, и Рудранна относил его домой на руках. Китти очень нравилось, как Рудранна играет Равану. Постановщик зачесывал назад длинные волосы, всегда носил белую одежду и расшитый шейный платок. Вечером, играя на фисгармонии, он накидывал на плечи синюю шаль. Даже для того, чтобы приблизиться к нему, нужна была большая храбрость. Китти наизусть знал, кому поручена какая роль в спектакле. Недавно постановщик приходил к ним домой и беседовал с дядей за чашкой кофе.
Всю обратную дорогу Китти приставал к Рудре с вопросами о том, когда состоится спектакль, совершат ли перед ним богослужение и так далее. Рудре никогда не надоедало отвечать на вопросы Китти, но сейчас его мысли были заняты событиями вчерашнего вечера. Он строил догадки, зачем мог позвать его Чандреговда. Когда Рудра поднялся по ступенькам крыльца, Чандреговда, сидевший на своей койке в большой комнате, приветливо воскликнул:
— Входи, входи, Рудра.
Рудранна сел на прислоненный к столбу мешок. Китти решил, что дядя сейчас спросит его о спектакле, и навострил уши, но дядя заговорил о том, что надо сторожить поля, и любопытство Китти сразу угасло.
— Я распорядился разжечь костер побольше да велел передать Банде Маде, чтобы он барабаны принес. Если хорошенько пошуметь, может, они не придут, — говорил дядя.
Карья, который плел во дворе корзину, заметил:
— Им все нипочем. Видали бы вы, как они прямо в деревню врывались! Я тогда еще совсем маленький был. Один раз громадный слон-отшельник явился вот так в деревню и давай лакомиться побегами тыквы, которые тогда на крышах выращивали. На двух-трех домах крыши разорил, стервец. С тех самых пор в деревне и перестали тыквы на крышах сажать: а ну как снова слон придет? Теперь-то можно спокойно запереться да смотреть из окошка.
Рудранна встал и собрался идти. Чандреговда остановил его:
— Садись. Сначала поешь, потом можешь идти. — И он крикнул Камаламме, чтобы она принесла Рудре лепешек. Китти прошмыгнул на кухню, где тетя пекла лепешки. Обвив руками ее шею, он повис у нее на спине и прошептал:
— Дядя сам с тобой заговорил, правда, атте?
— Пусти, дай мне отнести лепешки Рудранне, — сказала, освобождаясь, Камаламма. Она положила лепешки на тарелку, полила их кислым молоком и подала Рудре. Возвратясь на кухню, она обратилась к Китти: — Если ты умылся, я и тебе дам.
— Потом! — отозвался Китти и вышел в большую комнату, чтобы не пропустить момент, когда дядя заговорит с Рудранной о спектакле.
— Мерзавцы, они не знают, с кем имеют дело, — кипятился Рудра. — Еще этому Путтасвами из нашей деревни надо было бы задать хорошую порку!
— Ну, этому прохиндею мы припомним! Ладно, хватит об этом. Надеюсь, к спектаклю ты хорошо готовишься? Постановщик заходил ко мне позавчера. Кто, кстати, готовит роль Шурпанакхи? Что-то не видно его на репетициях. Смотрите же, разучивайте роли получше. Вы должны поддержать доброе имя Коппалу. Если хотите, мы возьмем напрокат костюмы, выпишем из Мандьи.
Китти обрадовался не меньше Рудры. Доев лепешки, Рудра поднялся и вышел.
Китти открыл дверцу стенного шкафчика. От того, что он часто открывал и закрывал ее, петли расшатались и дверца скрипела. Вместо того чтобы собираться в школу, он принялся раскладывать перед собой свои сокровища. Дядя с упреком сказал: «Разве ты не идешь в школу?» — и вышел. Китти достал коробочку с шариками геджуга, потряс ее и высыпал все содержимое на пол. Потом разделил шарики на кучки и ссыпал их обратно в коробку. Бхоги вычистила хлев и стояла теперь посреди двора, очищая пальцы от прилипшего коровьего навоза.
— Как дела, сопливчик? — обратилась она к Китти. Он пришел в ярость. Ведь это она нарочно назвала его так, чтобы поддразнить! Китти шмыгнул носом и принялся ругать Бхоги. Из кухни вышла тетя:
— Ты что это ругаешь ее, Китти?
— А чего она обзывается?
— Вы давно не видали Деви, авва [10]? — перевела Бхоги разговор на другое. — Если бы это была напраслина, вряд ли бы дело дошло до деревенского суда, правда? Да, я совсем забыла сказать вам, авва. Она уже на пятом месяце.
— Подумать только! Она мне не говорила. А я и не заметила ничего!
— Разве поступают так добродетельные жены? Если уж невмоготу стало жить со своим собственным мужем, ну и уезжала бы с Кенчей куда-нибудь подальше. Но она, видите ли, еще хочет выглядеть прилично — матерью семейства! Нет уж — или то, или другое.
— Будет, Бхоги. Недаром говорят: грехи грешников плодятся в устах сплетников.
Услышав, что речь опять идет о Деви, Китти живо заинтересовался, но так ничего и не понял из их разговора.
— Иди умываться, Китти, в школу опоздаешь! — Эти тетины слова повергли его в отчаяние. И что это за пытка такая — каждый день ходить в школу! Китти с неохотой начал собираться.
Наги сегодня не зашла за ним, хотя было уже довольно поздно. Китти закинул за плечи ранец и отправился в путь. Сначала — зайти за Наги. Когда он подошел к ее дому, он показался ему опустевшим, безлюдным. На ступеньках лежал, хрипло дыша, старый пес; пес приоткрыл глаза и посмотрел на Китти. Не слышно было постоянного ворчания бабушки Наги. Робко переступив порог, Китти вошел в дом. Отчего-то ему стало страшно. Китти нерешительно прошел во внутренний дворик. В большой комнате он увидел Наги. Она забилась в самый дальний угол и навзрыд плакала. В доме было неубрано. На полу валялись обломки браслетов. Во дворе высилась груда немытой посуды. Над ней, жужжа, вился рой мух. Китти пересек дворик и вошел в большую комнату. Подойдя к Наги, он спросил:
— Ты что, Наги?
Из глубины дома донесся визгливый старушечий голос:
— Наги, сейчас же умойся! Ешь и отправляйся в школу, не то опять трепку получишь! — У Наги были красные, заплаканные глаза.
— Наги, Наги, не плачь, — уговаривал Китти, склонясь над ней.
Наги сжалась в комочек и не отвечала. Вошла, вытирая глаза, мачеха Наги. Кальяни подняла Наги, помогла ей умыться и отвела на кухню. Китти понять не мог,