– Студент сейчас пошел не тот, втрое меньше дельных. Деловых много, а дельных мало, но мы их научим родину любить, – сказано это было с необыкновенным ожесточением, в несвойственной Маркину лексике. – Покажем сэру Стаднику кузькину мать, да, Константин Викторович? Он ещё к нам проситься будет, а мы подумаем: брать его или не брать…
– Да, Вадим Кириллович, брать его или не брать, – Костя почувствовал, что он моментально поглупел, он послушно повторял за Маркиным последние слова… – Ничего случайного не бывает… Завтра же несите заявление Анне Гавриловне… Догоним и перегоним… Всем смертям назло… Я выстоял, Костя, не сдался, не сдался… И вы тоже…
– -
Педиатр оказался прав, конфликт на станции «МанияК», действительно, через пару лет хоть и не забылся, но представлялся всего лишь курьёзным звеном в цепи гораздо более значимых превращений. Серёжкин догнал Лупанова по весу и съел его – занял пост гендира радиостанции «МанияК». По непроверенным данным, Лупа на совете директоров визжал страшным матом, постоянно звонил куда-то, но ни дозвониться, ни изменить ничего не смог. Акционеры холдинга признали Серёжкина более эффективным менеджером. «МанияК» стал стопроцентно развлекательным каналом. Лупа-нова в довершение аппаратной катастрофы вывели из совета по Ельцинской премии, но и этого мало, на НТВ его лишили именной еженедельной сатирической телепрограммы, которую он вёл много лет, «Кто за Лупа-нова?», вместо неё пошёл игровой цикл «Просто приходил Серёжкин» с одноимённым ведущим.
Причиной возвышения последнего стал на этот раз не открытый в восхищении рот, а его напряжённый взгляд. Эта история дошла до Кости в беспощадном, наверняка преувеличенном и доведённом до абсурда пересказе Лупанова.
На встрече с деятелями культуры и армии Серёжкин так преданно смотрел на молодого президента, что тот не выдержал и спросил: «Как фамилия того генерал-лейтенанта?» До этого он называл деятелей культуры командующими фронтами гражданского общества. Сверившись по списку, помощница доложила ему на ухо фамилию генерального директора радио «МанияК». «Вы хотите, товарищ генерал, задать вопрос?» – обратился президент к Серёжкину. Серёжкин встал и дрожащим голосом самоотверженно произнёс:
«Так точно, ваше превосходительство. Дорожу вашим временем, буду предельно краток. Тут в зале многие коллеги хихикали во время вашего программного выступления. Да, многие! Могу назвать всех пофамильно, мне ничего не страшно. Я готов за вас жизнь отдать. Можно?» Сказал и сел. Президент ему ничего не ответил, только тонко улыбнулся, а потом на фуршете подошёл к Серёжкину с бокалом шампанского и сказал: «Как вы похожи на меня двадцатилетней давности. Такой же ранимый, честный и преданный идеям движения вперёд». Лупанов, которому на этой встрече место отвели в последнем ряду, мысленно блевал.
Кондрат Эдуардович не получил очередного ордена к юбилею и потому в Лондоне демонстративно встретился с Борисом Березовским и сделал совместное заявление о судьбах российской демократии. На каждом углу и на ролике, выложенном в сети, он исполнял стихотворный памфлет, в котором были прозрачные намёки на некоего молодого правителя, который страдал тяжёлой формой аутизма. Настолько тяжёлой, что даже и не страдал, а всему радовался. Страдала матушка Россия. Страдала демократия. Только в последней стадии заболевания можно провозглашать, что осознанная необходимость лучше, чем неосознанная…
Не успокоился Лупанов и после завершения работы над либретто рок-оперы «Иуда из Коловрата и идиоты из Петросовета», в которой передразнивалась блоковская поэма «Двенадцать». Успех в «Ковент Гардене» спектакля в постановке Константина Бесомолова был сумасшедшим. Двенадцать целующихся милиционеров на поклон выходили несчётное число раз, исполняли на бис бессмертные лупановские строки: «Иуда не умер, Иуда воскрес, его воспитала КПСС…»
В прессе началась шумная кампания в защиту гонимого правдолюбца, за него благородно вступилась журналисты «Ахарбата», говорили, что кремлёвские коррупционеры оставили его без средств к существованию и травят за то, что в минуту отчаянья он нашёл опору в вере – принял ислам. И хотя в этот бред никто не верил, ввиду опасности прецедента его вынуждены были простить, наградили Ельцинской премией и вернули радиостанцию «МанияК». Серёжкин оттуда ушёл ранее – он возглавил правительственную комиссию по борьбе с холуйством. Радиоканалу разрешили критиковать правительство в стандартах «Ахарбата». Лупа-нов вспомнил о Косте, вызвонил его и сказал только одно бархатное слово: «Мочи!»
– Что, простите? Кого?
– Всех! Начиная с меня!
– Спасибо, Кондрат Эдуардович, но…
– Просто Кондрат.
– Да, просто Кондрат, понимаете, Кондрат Эдуардович, у меня сейчас проблемы…
– Я их решу!
– Боюсь, вряд ли сможете. Мы тут целой лабораторией бьёмся и решить их не можем, хотя, откровенно говоря, подвижки есть; я ведь в институт вернулся…
– Три часа в неделю – двадцать штук.
– О трёх часах в неделю и речи быть не может, ещё на дорогу три часа туда и обратно.
– Тридцать!
– Да нет, не обижайтесь, я сейчас, повторяю, другим занимаюсь. Спасибо, что не забыли, я вам очень благодарен…
– Тридцать за один час. Костя, ты – мой лучший ученик, ты вообще лучший, единственный, у кого хоть крупица совести осталась, все же – подонки, бездари, продажные твари… Что у тебя, часа времени для меня не найдётся? Капица тоже не хухры-мухры учёный, а находил время.
Костя был рад приглашению, и деньги ему совсем не помешали бы. Тридцать тысяч он получал на работе в месяц, правда, ещё была премия по итогам года… Но выходить из научного ритма, в который с таким трудом вернулся?..
– Кондрат Эдуардович, Капица про научные достижения рассказывал, а на этом сейчас рейтинга не сделаешь, тут не в деньгах дело, я, скорее всего, просто не смогу…
– Костенька, ты же чувствуешь ветер перемен, он дует в наши паруса, мы же русские люди, в конце концов! Мы сейчас всё сможем, ты можешь повлиять на ситуацию в стране! Ты станешь мегазвездой, ты ею уже был, и про науку можно программу замутить, со Сколкова под это дело грант сдерём… У тебя должен же быть один выходной день, свободный от науки, отдай его мне, ведь я тебя породил…
– Нет! Не вы меня породили! Меня другие породили, – почти закричал Костя, чувствуя, что ещё немного, и он малодушно согласится. – Мне надо посоветоваться… Я не имею права размениваться…
– Иуда!.. Как же я тебе завидую. Ох, если бы можно было ни на что не размениваться.
– А вам-то что мешает? Не разменивайтесь. Вы – богатый человек.
– Нельзя бросать медийный ресурс, нельзя останавливаться. Затопчут, всё отберут, ещё и посадят… Ну, Костенька, я закинул удочку, а ты подумай, посоветуйся с Зоей, привет ей, кстати.
– Обязательно передам.
– Может быть, и она созреет для возвращения, у нас детская программа появилась. Ведь я