У западных славян обязанности по хранению огня были возложены на весталок, девственных служительниц богини Весты. Посвящению в их круг предшествовали нелёгкие испытания. Не так давно на Украине бытовал таинственный обычай: в гроб умершей ворожейки клали горшочек с остывшими углями. Не намёк ли это на пройденную ей ведовскую инициацию, на «горящий череп»?
Именно об этом молчаливо свидетельствуют три всадника, встреченные Василисой на пути к избушке Бабы-Яги. Всадники и их кони окрашены в древние символические цвета: чёрный, белый и красный. Эти цвета целиком описывают традицию духовной алхимии и круговорот Жизни-Смерти-Жизни. В древности эти три стадии инициации обозначались через многогранные символы.
Чёрный цвет (на латыни — нигредо) символизировал низвержение и смерть старых ценностей. Красный (рубедо) — принесение в жертву своего покоя и бережно хранимых иллюзий, решительную перекройку бытия. Белый (альбедо) — новый цвет, новое знание и полное обновление духовной природы человека.
В мировом сказочном фольклоре существует особый пласт сказок, построенных по единой матрице. Эти сказки посвящены триединой Богине — Деве, Матери, Старухе. Наиболее полно этот образ запечатлён в греческой мифологии, где три Мойры (Норны), олицетворяющие собою три фазы Луны, прядут нити Судеб.
Вещие пряхи были рождены без отца предвечной богиней — Ночной Тьмой, Той, что была до начала всего. Символические цвета пряжи: чёрный, красный и белый соединялись в руках великой Богини, Матери-Ночи. В северных Олонецких сказках Баба-Яга также представлена одной из вездесущих северных Норн: она, не отрываясь, прядёт кудель, при этом «глазами в поле гусей пасёт, а носом (вместо кочерги и ухватов) в печи поварует».
Образ триединой Богини присутствует в сказке о Василисе во всей полноте: Дева (Василиса), зрелая Женщина (её Мать) и Старуха (Баба-Яга). Кроме знакового явления этих персонажей во многих «женских» сказках обыгрываются и символические цвета триединого Божества.
Так, в сказке о Белоснежке посвящение Триединой Богине происходит уже в первых (закодированных) фразах, когда мать красавицы загадывает на будущего ребёнка. Королева мечтает о младенце с кожей, белой, как снег, с губами, красными, как кровь, и чёрными, как смоль, волосами. Белоснежка обладает всеми волшебными цветами Великой Богини. В сказке о Василисе Премудрой они проявляются в виде трёх всадников.
Их силуэты проходят на заднем плане сказки, как смутные декорации, и если бы не вопрос Василисы к Бабе-Яге, кто на самом деле эти всадники, о них можно было бы и забыть. Однако вопрос и ответ сохранились в большинстве вариантов сказки. Именно всадники и разговор о них гарантировали сохранность сакральных кодов, ключей к потаённому смыслу всего происходящего.
Любопытный сценарий ведовской инициации, включавший обязательное «вопрошение» предлагает нам хорошо известная сказка «Красная Шапочка». Начнём с того, что в сказке явлены все три лика Великой Богини: Матери, Девочки и Старухи. В сказке говорится, что мать подарила дочери Красную Шапочку. Красная шапочка настолько шла к её чёрным волосам и белой коже, что все знакомые стали звать её «Красная Шапочка». Примерно так должно выглядеть начало сказки, посвящённой Триединой Богине. Что означал столь яркий головной убор, и как на самом деле выглядела эта шапочка, мы не знаем, но благодаря исследователям и собирателям ведовских знаний нам известно об удивительной традиции, распространённой в Западной Европе. Это традиция «Матерей» (Mothers), — именно так не гак давно принято было называть колдуний. Некоторые из них носили красные шапки, да так и прозывались: Мать Редкап (Mother Redcap) — Красная шапка. Алый цвет головного убора (намёк на «огненный череп») выделял их из толпы женщин; возможно, что костры инквизиции немало способствовали исчезновению Красных Шапочек, однако, страшная сказка со счастливым концом благополучно дожила до наших дней.
Согласно сценарию инициации, побывав в животе у Волка, Красная Шапочка узнаёт ответы на все вопросы. У Василисы это погружение в пучину неизвестного соответствует четвёртому этапу её испытаний. Мы можем назвать его «спуском в жилище Смерти», или «мистериальным сошествием Девы в царство Аида».
Символом этих мрачных лабиринтов в алхимии служит заступ и могильный ворон. В сказке эта ступень обозначена обнаружением лесной избушки, окружённой зловещими символами тлена: тын сложен из человеческих костей, и увенчан черепами, а в проушинах замков торчат мёртвые руки, но девушка храбро вступает в новую и жуткую для неё реальность.
Нет ничего страшнее страха! И наш мир устроен так, что наш самый скверный страх и самые худшие опасения непременно сбудутся! Разумеется, мы умоляли их пройти стороной, но в действительности — указывали верный путь Чёрному Всаднику беды. Отныне никаких страхов! Вспомним о Василисе: она принимает новый мир целиком, ничего не исключая, ничего не отвергая и не боясь!
Умрите до того. как вы умрёте! — этот суфийский призыв сопровождает всякого, ставшего на путь Посвящения. Цепляние за жизнь — не есть любовь к Жизни! Всякое «нет», которое мы говорим себе, становится препятствием в естественном потоке бытия. Говоря «Да» Смерти, мы тем самым говорим тысячекратное «Да» Жизни! Это глубокое приятие даёт полное наслаждение каждым глотком бытия и дарит силу для будущих воплощений в материнском теле Земли.
VII. Без окон, вез дверей
Изба — святилище Земли
С запечной тайною и раем.
Издавна человеческое жилище сохраняло в себе идею Imago Mundi, — образ Мира. Так, коренные северяне уверены, что чум — это олениха. Восемь палок-опор — её рёбра. Шкуры, покрывающие чум, — её кожа, костёр внутри чума — её горячее сердце, а люди, живущие в чуме, — её дети. Всякий раз, покидая своё жилище, человек рождается из чрева Матери-оленихи.
Нет сомнений, что наиболее древний образ жилища представлял собою материнское лоно. Любое сходство или подобие в сознании наших пращуров добавляло сакральности явлению или предмету [17]. До сих пор умерших выносят из дома ногами вперёд, го есть обратно процессу родов; некогда покойника вытаскивали через маленькое «волоковое» оконце, обозначая тем самым, что ждут его нового возвращения в жизнь через материнские «двери».
Избушка Бабы-Яги напоминает о древнем славянском обычае кремации. Для этого родичи покойного складывали небольшой дубовый сруб — краду. Сложенная дровяная крада напоминала тесную избушку. По некоторым источникам, само слово «Яга» означает «жечь», «жарить», «палить».
Возможно, что в глубокой древности славянские жрицы Макоши совмещали погребальные и повивальные функции. Память о Бабе-Яге-повитухе