А вот снотворное, которое Усик подсыпал во все три чашки в ночь, когда мама и бабушка явились за Ломиком, Жако не простил. Понял, что карлик собирался разбудить детей и дать им сбежать. Ну а нападение на Тиныча, который хотел выстрелить шприцами с транквилизатором в маму и бабушку, стало последней каплей. Жако засадил Усика в тюрьму, навесив на него ложное обвинение в краже. И вот теперь Усик собирался отвергнуть предложение Жако.
Усик не помнил, как Эдуард Маркович довёз их до лагеря, как мама с бабушкой готовили на ужин макароны с сосисками и раскладывали всё по тарелкам… Он смотрел на Виражей – и не мог насмотреться.
Вот маленькая Малинка крутит на запястье браслет. Рядом с внучкой строгая бабушка Роза – поглядывает на него прищуренными глазами. Ласковая Марго подкладывает ему еду. Неунывающий Антон вынимает у Викки из-за уха перечницу, чтобы добавить остроты блюду. Викки хохочет над этим фокусом. И даже губы Ломика трогает мимолётная улыбка…
Усик жалел лишь об одном – что мало времени провёл с Виражами. С ними было легко и спокойно… Ему даже ни разу не понадобилось снотворное с тех пор, как он поселился в домике на колёсах! Сон приходил сам – тёплый и мягкий, как шерсть тигров.
Ах, если бы солнце помедленнее закатывалось за гору… Но оно всё-таки закатилось.
Усик поднялся. Ноги были словно деревянные.
– Схожу за ветками для костра, – сказал Усик.
– Давай помогу! – тотчас отозвалась Викки.
– Не надо! – ответ получился испуганным, и Усик добавил, стараясь говорить спокойно: – Я сам. Ты устала сегодня.
Викки пожала плечами и осталась возле костра – ей не терпелось рассказать близким, как хохотали над их шутками люди. А Усик в последний раз обнял взглядом Виражей и направился к поваленной сосне.
Усик шагал по высокой траве, и всё вокруг казалось ему прекрасным: воздух, густой от аромата хвои, небо, усыпанное сверкающими жемчужинами, мягкая трава и могучие сосны. А позади всё ещё звучали голоса и смех Виражей. Они становились всё тише, тише…
Когда голоса совсем стихли, впереди проступили силуэты двух человек. Они стояли так близко друг к другу, что казались в темноте единым целым с двумя головами. Вторая голова принадлежала, конечно, Тинычу.
– Ну? – Жако шагнул карлику навстречу. – Обдумал моё щедрое предложение? Да-да, я готов простить твоё предательство и снова взять под своё крыло. Короче, чтобы сорвать шоу Виражей, тебе нужно…
Жако нисколько не сомневался в том, что Усик у него на крючке. Но карлик коротко тряхнул головой и перебил фокусника:
– Нет.
Это слово он держал на кончике языка, чтобы сразу его отпустить – прямиком Жако в уши.
– Как? – фокусник решил, что ослышался.
– Нет, – громче повторил Усик.
Сколько можно, в конце концов, бояться этого негодяя? Надо быть храбрым хотя бы на пороге смерти.
– Ты хочешь остаться с этими… – Жако запнулся, подбирая достаточно уничижительное слово, но, похоже, такого слова просто не существовало. – Да они же проведут шоу и забудут о цирке! Им нужно это выступление только ради седьмого дара – несметного сокровища, о котором толковал призрак. Что будешь делать, когда они уедут домой? А я дам тебе мирарис! Ты сможешь ещё лучше смешить людей! В моём цирке.
– Нет, – повторил Усик.
– Виражи получат своё богатство и вышвырнут тебя, как безродного пса! – напирал Жако.
– Ну и пусть! Пусть! – закричал Усик. – Главное, ты ничего не получишь! Пусть твой цирк развалится по кускам!
– Гадёныш!
Тиныч шагнул вперёд и схватил карлика за шею. Усик почувствовал, что не может вдохнуть.
– Раздавлю, как блоху! – проревел Тиныч.
Яркие всполохи мелькнули перед глазами у карлика. В ушах зазвенело. Стало больно. И страшно до жути!
Усик не надеялся на спасение. Но неожиданно боль прекратилась. Усик повалился на траву, и воздух хлынул в лёгкие. Раздался удар. Кто-то взвизгнул.
– Она дерётся! – послышался перепуганный голос Тиныча.
– Проклятая старуха! А-а-а-ай! – взвыл Жако.
– Катитесь отсюда! – прозвучал ещё один голос. – И чтоб духу вашего здесь не было! Весь воздух испортили!
Это кричала бабушка Роза. Она погрозила кулаком в темноту и склонилась над Усиком, с тревогой всматриваясь в его лицо.
– Живой? – спросила бабушка. – Иди-ка сюда…
Она взяла карлика на руки, словно младенца, и понесла обратно в лагерь.
– Прости, что поздно, – сказала бабушка Роза, в её голосе послышалось смущение. – Я нашла записку, которую дал тебе Жако. Ты её обронил. Весь вечер за тобой следила, а потом решила подслушать, о чём будете говорить. Думала, может, какие гадости затеваете. Эх, надо было сразу их гнать…
Когда бабушка Роза принесла Усика в лагерь, все переполошились. Прапрадед взволнованно замигал и принялся тараторить что-то по-итальянски. Мама взялась устраивать карлика у костра. Викки и папа хотели было броситься в погоню за врагами вместе с Персом и Скифом, но их отговорили. Малинка плакала. Ломик сжал кулаки. А Усик, укутанный мамой в пледы, лежал у костра, молчал и улыбался. Впервые в жизни он чувствовал, что нужен кому-то. И что его любят.
Конечно, долго молчать ему не дали.
– И чего этот Жако от тебя не отцепится? – угрюмо спросила Викки.
Усик понял: пришло время рассказать обо всём Виражам – от начала и до конца.
Он долго говорил, сбиваясь от смущения и останавливаясь, чтобы унять дрожь в голосе. Вспоминать было трудно…
Когда Усик закончил, все заговорили почти одновременно.
– Ты подарил мне свободу! Amico! [44] – призрак засветился ярче обычного.
– Ты усыпил Жако! – воскликнула Викки.
– И дрался с Тинычем, – с уважением сказала бабушка.
– И выиграл для меня время тогда, в полиции, – мама растроганно прижала к щекам ладони.
Она заплакала вместе с Малинкой. Следом за ними принялась всхлипывать Викки. Бабушка скрутила свою железяку спиралью. Она держалась из последних сил, но не выдержала и тоже расплакалась.
Увидев такое наводнение, папа сказал, что сам сейчас зарыдает. Все рассмеялись под возмущённую реплику Викки о том, что вообще-то клоун здесь она. Слёзы высохли. А когда смех поутих, бабушка задумчиво проговорила:
– Итак, теперь я точно знаю, что Усик ни в чём не виноват. Тогда у меня остался один вопрос: кто украл наши костюмы и ключи от машины?
Ответа не было.
Глава 36
Вперёд! Смелее!
Утром папу разбудил телефонный звонок. Он долго не мог понять, что