Она почему-то не удивляется даже, когда видит Дина там же, где его оставила: в комнате, где жили четверо, а сейчас – полторы калеки. Тот сидит на подоконнике, свесив одну ногу вниз, и даже голову не поворачивает, когда Марго хлопает дверью.
* * *
– Мне плевать, – Дин мял подушку, – с самого начала было. Зачем ты спрашиваешь?
– Потому что, – внутри пополам ломался праведный гнев, – о таком не болтают направо и налево.
– Еще как болтают. – На Марго смотрели с едкой усмешкой, гнилой такой и ужасно противной. – Но ты же у нас правильная?
– Я никакая. – Она вырвала у него подушку и швырнула ее прямо на пол. – Я просто дала обещание. Не в моих правилах его нарушать.
– Хорошо, – запросто согласился Дин. – Можешь на вашем собрании хоть дату рождения мою назвать им. Ах да. Ты же не знаешь.
* * *
Прошло минут двадцать после этого самого собрания – всего ничего, – но Марго все еще помнит эту обиду от чужого безразличия, какой быть не должно. Среди ее эмоций много чего не должно было быть, но оно есть – все сразу и скопом – и буквально подминает ее под себя. Это странно, непонятно и самую малость погано, ибо трупы трупами, а это – живые люди, и они смеются тебе прямо в лицо.
На подкорке мелькает неприятная мысль, быстрая, проносится метеором, но Марго хватает ее за хвост все равно: почему всем вокруг будто бы плевать? Беречь именно тех, кто дорог и имеет значение, – это нормальное, правильное желание, но чего оно стоит, если смысла беречь попросту не станет? Нельзя спасти от смерти, закрыв от пули, если на тебя сверху летит бомба, – те, кто должен умереть, все равно умрут.
И этими «теми» станут они – все разом. Не завтра, так в следующем месяце. Лучше пожертвовать меньшим, если придется, но получить хоть какую-то надежду. Наверное, Марго попросту идиотка, если так думает.
Она подхватывает с тумбочки что-то, что не успевает даже разглядеть, и кидает в сторону Дина, потому что да, в кабинете ей не хватило – так и тянет выплеснуть свое негодование до конца. Дин стакан – а это оказывается именно он – перехватывает точно у своей головы; опускает руку и приподнимает брови, мельком окинув Марго взглядом с ног до головы.
– Судя по всему, разговор прошел не очень.
– Какой ты наблюдательный, – язвит та.
– Просто заранее знал, чем все закончится.
– Ничего еще не закончилось. – Марго плюхается на кровать и сжимает ладонями колени. – Надеюсь, что ты, блять, того стоишь.
– Я? Или информация? – Дин громко ставит стакан на подоконник рядом с собой.
– Слушай, давай хотя бы сейчас без всего этого твоего. – Она неопределенно машет рукой, явно пытаясь описать то, что имеет в виду, но ее все равно не понимают. Или делают вид.
– А что не так?
– Все не так. С того самого момента, как я притащила твою задницу сюда. А потом скрыла от других, кто ты и что можешь делать. А теперь еще и разосралась со всеми, потому что с пеной у рта доказывала, что ты не врешь. – Марго хочется сплюнуть от негодования, но это, пожалуй, совсем неуважительно по отношению к тем, кто моет полы.
Секунда проходит, две – на третьей она начинает мучительно сильно жалеть о сказанном. Особенно о последнем, потому что в голове это по-другому звучало. Марго вдруг чувствует себя совсем безоружной, чуть ли не обнаженной перед едва ли знакомым человеком, который на раз-два может обернуть эти слова против нее же.
Дин молчит; не отвечает, не переворачивает сказанное с ног на голову, не язвит. Марго чувствует, как он смотрит на нее, но не спешит схлестываться взглядами, – скребет ногтем указательного пальца по джинсам на коленке и сама молчит.
– На их месте я бы тоже мне не поверил. – Она боковым зрением видит, как Дин слезает с подоконника, а затем пересекает комнату, чтобы сесть на соседнюю кровать прямо напротив нее. Марго же не перестает таращиться в пол. – Слушай, я как бы… Блять, так сложно голову поднять и в глаза мне посмотреть? Я с тобой разговариваю, вообще-то.
– Вот это да, разговаривает он, – сухо подмечает Марго. – А сначала даже имя свое называть отказывался.
– Это было сначала.
Она усмехается, ослабляя оборону, и все-таки поднимает взгляд; думает, что на нее тоже с насмешкой смотрят, но Дин сидит сгорбившись и выглядит слишком серьезным, – Марго его таким ни разу не видела, хоть они и знакомы всего ничего.
– Я могу и так все рассказать, – чужие слова кажутся шуткой, чуть ли не издевательством. – Не надо никуда ехать.
– Ты, блять, издеваешься? – Марго подскакивает с места. – Верно?
– Нет. – Выражение лица Дина хладнокровное и невозмутимое, морозит до ужаса.
– Какого черта? – Она размахивается и основанием ладони бьет того по лбу, заставляя упасть назад от неожиданности. – Сначала ты грозился всех убить? Потом самовыпилиться? Заливал мне, что ничего сказать не можешь, так как это подвергнет опасности твою сестру? А теперь вот так просто: «Я могу и так все рассказать»? Ты чего, блять, ждал? Знака свыше?!
Дин приподнимается на локтях, продавливая матрас, но не спешит садиться обратно – наверное, думает, что Марго все равно снова залепит ему по лицу.
– Вы встретили вчера отмеченную. – Может, лицо и безэмоциональное, но голос все равно выдает. – Я с ней знаком. Таких, как я, немного, знаешь ли, сложно не знать всех в лицо.
– То-то она так расцвела, когда твое имя услышала. – Марго нависает над Дином грозной тучей.
– Я думаю, что моей сестры уже давно нет в живых. Последний раз я видел ее больше года назад.
Она захлопывает рот и хмурит брови; отходит назад и нехотя садится обратно на свою кровать. А потом делает непонятное: впервые разглядывает Дина. Действительно внимательно рассматривает: и копну волос, которые лезут в глаза и которые самое время постричь, и большие глазищи, и родинку под уголком левого глаза, и крохотный шрам на щеке пониже, и плечи, которые на самом деле широкие, но Дин слишком сильно сутулится сейчас.
Так странно подмечать все эти детали. Так