— Видел. Варианты. Возможности, — негромко сказал альф, поворачиваясь назад к столу. В воздухе опять зазвучал звук шуршащего по бумаге карандаша. — Вы ошиблись.
— Ошибся?
— Да. Но это не страшно. Все ошибаются.
— Я не могу…
— Вы не можете позволить себе ошибаться. Я знаю.
Подавив растущее вместе со страхом раздражение, Николай сделал глубокий вдох и только после этого продолжил.
— В чём ошибаюсь?
— Во всём. И ни в чём одновременно.
— Что?
— Варианты. Возможности. Все они переплетены между собой. Так тесно. Так близко друг к другу. Один умрет. Другой убьёт. Не тот, на кого вы рассчитываете…
— Рахманов…
— Вы ошиблись, — вновь перебил его мальчик. — Вы думали, что сможете его использовать, ведь так?
— Зачем спрашивать, если ты и так знаешь ответ?
— Затем, что будущее не высечено в камне. Судьбы нет, — одетый в подобие больничной пижамы альфарский ребёнок пожал плечами. — Вы хотели его проверить. Готовы были пожертвовать своим инструментом ради…ради чего?
— Ради способа контроля.
— Ради того, чтобы передать этот контроль в чужие руки?
— Даже такой контроль лучше, чем ничего, — в унисон ему ответил Меньшиков.
— Тот, кто довольствуется малым — рискует потерять всё.
— Для того я и…
— Используете меня? — спросил альф, на несколько секунд повернувшись к нему и встретившись с его взглядом своими слепыми глазами.
— В том числе, — не стал отрицать Меньшиков. — Но ты не единственный вариант.
— Конечно. Не единственный. Иначе вы были бы слабы. А вы боитесь слабости. Контроль рождает сила. А доверие порождает…
— Доверие, — закончил за него Николай.
Этот разговор начал вызывать у него раздражение. Настолько сильное, что оно стало превалировать над страхом.
— Что ты видел? — резко спросил Меньшиков.
Мальчик не ответил.
— Что. Ты. Видел, — чеканя каждое слово потребовал он.
— Вы ведь надеетесь на Рахманова, так ведь?
— Хватит отвечать вопросом на вопрос! — рявкнул Меньшиков. — Я хочу знать…
— Вы хотите знать о том, выживет ли он. Вы хотите знать о том, какую сторону он примет. О том, кто из братьев окажется вам полезней. О том, что будущее сулит для вашей столь горячо любимой Империи.
Поджав под себя ноги, альфар поднялся с ярко-оранжевой подушки и только в этот момент Николай заметил, что она сделана в форме морды весёлой собаки. Эта странная, находящаяся на грани сюрреалистичности картина сбила его с толку. Кто будет выбирать нечто подобное для того, кто никогда не сможет увидеть.
Кто вообще в здравом уме будет относиться к этому существу как к ребёнку⁈
Мальчик взял лист бумаги, исчерканный карандашом и подошёл к нему. Поднял руку и протянул листок.
— Вы ошиблись, ваше высочество, — негромко сказал мальчик. — Точно так же, как ошибся ваш отец двадцать лет назад…
В комнате раздался тихий и глухой стук. Кто-то барабанил по стеклу с другой стороны, стараясь привлечь его внимание. И стоящий перед ним мальчик тоже его услышал.
— Вас ждут, ваше высочество, — с пугающей детской улыбкой произнёс он.
Секунда. Другая. Николай резко развернулся и направился на выход. Открыв дверь, он вышел и закрыл за собой, отдельно проверив, чтобы замок был заперт.
— Что случилось⁈ — резко спросил он у бледного мужчины в медицинском халате. Ещё пять минут назад его здесь не было. И, судя по запыхавшемуся лицу, он примчался сюда только что.
— Ваше высочество… партитура! Она изменилась!
— Покажите! — потребовал Меньшиков.
Слово, которое обозначало нотную запись музыкального произведения, где каждая партия для отдельного инструмента записывалась отдельно, чтобы опытный дирижер мог увидеть всю композицию целиком, подходило в их случае идеально. Николай так и не смог узнать, кому именно пришла в голову эта идея, но смысл в этом имелся.
— Вот, ваше высочество, — торопливо ответил учёный, сунув ему в руки электронный планшет.
Меньшиков взял его в руки и посмотрел на экран. Ещё утром она достигала девяносто семи процентов. Потом, чуть позже, упала до семидесяти девяти и пяти.
Сейчас же перед Николаем горели цифры в шестьдесят пять процентов с небольшим.
— Всё ещё больше шестидесяти, — с нотками облегчения вздохнул Николай. — В пределах наших ожиданий…
— Но, ваше высочество! Мы потеряли больше десяти процентов всего за час! Это…
— Мы уже видели подобное в октябре, — отрезал Николай. — Ничего страшного.
Он уже собирался вернуть планшет, как вдруг показатели на экране вновь сменились. Меньшиков даже моргнул, не способный поверить в то, что видит. Прямо на его глазах партитура вновь сменилась. Шестьдесят пять процентов превратились в зловещие сорок семь.
Стоящий рядом с ним мужчина побледнел, как если бы кто-то поднёс ствол пистолета к его голове.
— В… ваше высочество? Что это значит? Такого ещё не было и…
Николай его не слушал. Вместо этого он посмотрел на рисунок в своих руках. Затем снова на дисплей.
Сорок семь процентов мигнули и превратились в одиннадцать.
Цепочка прогнозируемых событий разваливалась прямо у него на глазах.
— Отправить группу в клинику Распутина! — приказал он. — Немедленно! Пусть действуют по второму варианту. Нельзя допустить, чтобы он…
Число одиннадцать мигнуло, а шкала оценки партитуры событий с обозначением «А. Р.» провалилась вниз.
До самого дна.
На дисплее горели два нуля.
Глава 22
В этот раз сознание возвращалось куда медленнее и болезненнее, чем в прошлый. Оно вернулось ко мне вместе со вспышкой боли. Сильной настолько, что я практически ничего не видел. Да и не соображал толком. Просто на то, чтобы принять тот факт, что я всё ещё жив, мне потребовалось некоторое время. Только я бы никогда не смог сказать, сколько именно. Секунда. Минута. Или же целая грёбаная вечность.
Единственное, что я понял — я всё ещё жив. Каким-то чудом. Уже чуть позднее пришло понимание того, что я даже двигаюсь. Нет. Не сам. Меня куда-то тащили… наверное.
Попытался открыть глаза, но перед мир вокруг оказался размытым и нечётким. По крайней мере поначалу. Резкость возвращалась постепенно. Слово кто-то крутил верньер, осторожно настраивая её.
Да. Меня тащили, грубо держа под руки, пока ноги бесполезно волочились по полу. Первая же попытка пошевелиться привела к тому, что грудь и правый бок отозвались пронзительно и резкой болью. Это немного меня отрезвило и рассеяло муть перед