Назар только кивал, говорить внятно у него ещё не совсем получалось, он был не в состоянии даже ложку сам держать, и не хотел, чтобы Алеся видела его таким, слабым и ни на что не годным. Хотя она его таким видела, сидела у его постели несколько месяцев, как ему сказала сиделка Глаша. Он был всё равно что овощем, за которым ухаживала его Алеська, ни разу не садовод-огородник. Назару оставалось только одно — стискивать зубы, обливаясь потом, и учиться делать заново простые вещи, день за днём, которые превратились в два с половиной месяца.
* * *
— Ну, что Алеся недельку ещё походим или невтерпёж рожать? — улыбнулась Лариса после осмотра пациентки.
— Лучше поскорее. — грустно улыбнулась Алеся.
— Жаль, мы так привыкли, что у нас уже третий месяц скрипачка даёт концерты на двух этажах. У мамочек молоко лучше прибывает, кто готовится к родам успокаиваются, кто болеет выздоравливает.
— Я не скрипачка, я людей спаиваю. — грустно улыбнулась Алеся с трудом поднимаясь с кушетки после осмотра.
Поскорее родить означало не только радостное событие в её жизни, но и конец неопределенности, в тот день когда её ребенок издаст первый крик, Алеся узнает каким и когда был последний вздох Назара. Впрочем, это было даже не важно, её с ним не было, и от этого хотелось рвать на себе волосы, крича в пустоту.
Она доковыляла до своей отдельной палаты, взяла скрипку, которую Филин через взятки главврачу и строгую дезинфекцию принёс ей в клинику. Без неё Алеся бы сошла с ума здесь ещё в первую неделю. В коридоре уже начали собираться постоянные слушательницы, некоторые из них лежали здесь, как Алеся, несколько месяцев, делать тут было нечего, а её концерт хоть какое-то развлечение. Отодвинув строгую классику в сторону, она взялась переигрывать современные хиты, которые заходили на ура. Пока она играла, девочки дружно подпевали. Алеся занимала себя как могла, лишь бы поменьше думать. Отыграв перед обеденный концерт, Алеся поклонилась, получив аплодисменты и вразвалочку, как утка на сносях, направилась в свою палату.
Сделав два шага к кушетке, где она оставила футляр, что стал для неё слишком тяжелым, чтобы носить его в коридор, Алеся застыла, увидев его. Исхудавший, немного бледный с испариной на лбу, ей улыбался Бандерлог, уставшей, но такой счастливой улыбкой, с которой она уже мысленно попрощалась.
Назар никак не мог сделать вдох, чтобы набрать воздуха и сказать что-то внятное, хотя речь у него полностью восстановилась. Он в немом восхищении смотрел на неё — волосы стали ещё длиннее и волнами спадали на изрядно увеличившуюся грудь. Длинный халат цвета спелой сливы не мог полностью прикрыть рвущийся из-под него наружу животик. Она хлопала ресницами, находясь в таком же состоянии, что и он, боялась дышать, чтобы случайным вздохом не сдуть мираж Назара.
— Алеська, я до тебя не смогу дойти, так что давай ты. Садись я тебя обниму, так скучал. — похлопал он по своему колену.
Встрепенувшись женщина медленно положила инструмент со смычком на койку, осторожно подошла и протянула дрожащую руку, и лишь когда её ладонь коснулась колючих волос на голове, она поняла, что Бандерлог реально существует в природе.
Его руки обвили её тело и притянули ближе к себе, он прислонился ухом к её животу, уткнувшись макушкой в грудь.
Алеся над ним всхлипывала, гладя его по голове, прижимая к себе, изо всех сил, чтобы почувствовать — он рядом, он с ней, с ними!
* * *
Год спустя
Алеся зашла в магазин у дома, купила свежих продуктов к ужину, детские влажные салфетки, которых всегда не хватало и торопливо шла по улице к подъезду. Открыв дверь в квартиру, она засияла улыбкой, знакомый запах ударил в нос — здесь живёт маленький человек, который прямо сейчас полз по направлению к ней из гостиной. Он очень старался быть первым, кто доползёт до мамы, которая присела на пол и протянула к нему руки, чтобы обнять.
— Ну, давай, Егор Назарович, ползи быстрее, а то Бурбон тебя перегонит! — подгоняла своего сына Алеся.
Ему надоело ползти, он сел посреди коридора и начал хлопать в ладоши, неумело и по-детски, иногда не попадая по своим же рукам, что-то лопотал на непонятном языке и улыбался во весь рот, показывая мелкие зубки.
— Ленивая ты попка, Егорка! Бурбон опять добежал первым. — усмехнулась Алеся, гладя большого кота, который вился юлой около неё.
Большие отцовские руки подхватили малыша с пола и подняли вверх, понадобилось полгода реабилитации, чтобы сделать этот простой для обычных отцов жест. Алеся потянулась на носочках, сначала поцелуй получил большой Бандерлог, потом маленький, оба были безмерно рады, один из них даже описался от счастья.
Маленькая семья Белозёровых жила обычными житейскими радостями — совместные прогулки, кормление и купание ребёнка, привычные вечерние ритуалы, когда жена присматривала за сыном, а муж готовил ужин. Они взяли отпуск, без чёткой даты возвращения оттуда, им нужно было окончательно поправить здоровье главе семье и чтобы Егор Назарович всего лишь засыпал вечером и спал до самого утра.
Назар и Алеся учились жить друг с другом, любить друг друга, учились быть родителями, быть самими собой, а не теми, кого в них видели посторонние люди за пределами их семьи и уютного дома. И с каждым прожитым днём им становилось всё легче, отпускать прошлое и понемногу заглядывать в будущее — одно на троих.