— Ты сидишь здесь сутками, это нехорошо для ребёнка, Назару не становится хуже, а тебе да!
Алеся зажмурилась от слишком громкого голоса, что был столь непривычен в тишине вечно дремлющей палаты.
— Извини, я просто хотел сказать, что ребёнок важнее, чем Назар сейчас, понимаешь? — тяжело выдохнул из себя Филин. — Ему ты ничем не поможешь.
— Он должен знать, что я его не бросила, что я рядом! — задрожали губы Алеси и она незаметно смахнула слезу.
Филин нервно взъерошил волосы на голове и расстегнул рубашку, словно ему было тяжело дышать.
— Тебе нужно готовиться быть матерью, а не сиделкой. Извини, ты ведь знаешь, я всегда говорю правду, как она есть, и она вот такая.
— С твоей стороны такая, с моей другая. Спасибо за помощь, Филин, я сама разберусь, что делать и что лучше для меня.
Вместо этого, когда мудрая птица упорхнула, Алеся свернулась клубочком на своей постели и заплакала. Строить из себя сильную было с каждым днём всё тяжелее и неоткуда было ждать помощи, если проявить слабину.
Ни от неё, ни от Филина ничего не зависело. Оставалось только ждать.
* * *
— Вот направление в патологию беременных, на сохранение, Алеся Алексеевна. — протянула ей листок доктор, у которого она вела беременность.
— Что? Что-то с ребёнком?
Лариса Леонидовна вздохнула и ещё раз терпеливо объяснила беременной то, что только что говорила пятнадцать минут назад, а та послушно кивала, будто всё понимала. Акушер-гинеколог привыкла, что её пациенткам иногда всё приходится пояснять по несколько раз, такая специфика работы.
— Я не могу, мой… отец ребёнка, он в больнице, я не могу его оставить. — залепетала Алеся, прикладывая ладони к животу.
— А я не могу оставить вас вне медицинского наблюдения, я отвечаю за вас и вашего ребёнка, Алеся, вы ложитесь под присмотр и следуете всем указаниям врачей. — твёрдо сказала Лариса.
Миронова кивнула, обнимая свой твёрдый, как камень, живот, когда он таким стал? Был же мягкий. И только лёжа в палате, когда она начала искать в интернете слова, которые доктор ей повторила два раза, Алеся, наконец, осознала, что над ней нависла угроза выкидыша, а ведь даже не было и шести месяцев. Так будущая мать застряла в больнице, где пробыла до самых родов.
* * *
За три недели до родоразрешения Алеся набралась смелости и спросила у Филина, который приходил её навестить, как по расписанию, два раза в неделю.
— Его больше нет, да?
— С чего ты взяла? — чуть не поперхнулся он собственным языком.
— Фотографии, которые Глаша присылает, они будто все были сделаны давно, в один и тот же день. Я заметила, по приборам около койки. — опустила голову Алеся, обхватывая свой живот. — Они ненастоящие, да? Ты просто боишься мне сказать?
— Алесь, я бы не стал тебе врать. Он жив.
— Стал бы, насчет этого точно стал. А знаешь, что самое ужасное? Хорошо, что ты врёшь, я лучше буду верить в эту ложь, чем в правду. Я поэтому не звоню Глаше по видео, я просто трусиха. Пусть он лучше будет жив, ещё немножко. Скажешь мне потом, когда наш сын родится, большой и здоровый, как папа.
Как только Филин вышел из палаты, он тяжело выдохнул, прислонившись спиной к стене и ударяясь затылком о твёрдую стену. В который раз он запутался в паутине собственных слов и не знал, как лучше выпутаться.
— Правду говорить легко и приятно, Святослав, а ты всё время это забываешь. — назидательно сказал Филин самому себе.
* * *
Десять месяцев спустя
Алеся никогда не имела тяги к тому, чтобы копаться в земле, что-то выращивать, пропалывать, даже с возрастом этой привычки не привилось. Единственное место, где она надевала садовые перчатки, брала в руки маленькие грабли и занималась молчаливым трудом садовника это кладбище. Весной она убрала здесь пожухлую траву, высадила цветы, летом вырвала сорняки, полюбовалась на то, что выросло, а перед осенними холодами снова пришла прибраться.
Закончив работу она улыбнулась холодному граниту и присела на скамейку, немного побыть в тишине, которой в этом месте было с лихвой. Её тихую грусть, прерывало только пение птиц в лесочке за оградой — жизнь всегда продолжается, несмотря ни на что. Алеся направилась по дорожке к выходу с территории, уселась в большую машину Назара и улыбнулась, ей пора было ехать домой — её там очень ждут.
Эпилог
Год назад
Его будто накрыло тяжёлым одеялом и он никак не мог из-под него выбраться. Временами Назар слышал звуки, что будто проходили через толщу воды и достигали заторможенного мозга. Среди них он различал только два знакомых звука — её голос, непривычно мягкий и ласковый, и мелодия, которую она играла вновь и вновь, его любимая. Зима или лето? Он забыл, опять она будет ругаться, что он никак не может выучить времена года согласно календарю Вивальди. Алеська!
Её забытое имя словно выстрел прямо ему в голову, затем вспышка света — он открыл глаза, чуть не ослепнув от белизны потолка над собой. Рваный вздох вырвался из груди вместе с хрипом, Назар пытался её позвать, пока снова не забыл её имя, но не смог выдавить из себя ни звука. Вокруг начали суетиться какие-то люди в белых халатах, но среди них он никак не мог найти знакомые веснушки. Почему её нет?
Тело, будто налитое свинцом, не слушалось, язык не поворачивался в нужную сторону, чтобы задать вопрос. Назар лишь тяжело дышал, пытаясь собрать себя воедино и хоть что-то сделать. Он мог только мычать и шевелить кончиком пальца на правой руке.
Пришёл врач и начал с ним говорить, проверять рефлексы, давал женщине в белом халате указания насчёт показателей и реабилитации. Назару было глубоко всё равно до самого себя, важна была только она, он снова забыл, как её зовут, как-то очень красиво. Алеся, точно, она!
Потом пришёл человек с хитрой улыбкой и зелёными глазами, он улыбнулся, склоняясь над Назаром:
— Ну, ты и подрыхнуть любишь, Назарыч, хорошо, что вовремя проснулся, а то бы рождение собственного ребёнка проспал.
«Ребёнка? Какого ещё ребёнка? А Назарыч это я?» — растерянно подумал больной.
* * *
Когда память вместе с мелкой моторкой начали возвращаться, Филин пришёл снова.
— Алеся в больнице, на сохранении лежит, ей нельзя нервничать, вообще, а то, что ты очнулся это тоже нервы. Ты, давай, на ноги вставай, в себя приходи, скажем ей, когда им