— Сначала баксы, потом марки, рубли в последнюю очередь, — командовал Сашка уже другим, вдруг осипшим голосом, чувствуя, что все содержимое ящиков может в эту сумку и не войти.
Охранник, как заколдованный, стоял рядом, боясь пошевелиться. Он видел, как подрагивает палец налетчика на пусковой кнопке, и это его словно парализовало. Он бывал в так называемых горячих точках и неоднократно видел, как работают эти адские машинки. В эти мгновения им владел инстинктивный страх.
Минуты через три-четыре, а для всех участников этого акта они показались вечностью, все было кончено. Кончено в том смысле, что мешок наполнился под завязку. Все деньги в него так и не поместились. Но, как видел Сашка, оставались в основном рубли, так что Бог с ними.
— А теперь оставайтесь на местах, — скомандовал он уже другим, обретшим уверенность голосом. — Радиус действия радиоподрыва сто метров. Если мы уйдем на сто метров и не услышим сигналов тревоги, вы будете жить.
Конечно, каков радиус действия подобных устройств в действительности, он и не представлял, а врал напропалую, но очень уверенно. Это им и помогло. Они с Пашкой деловитым и быстрым шагом вышли из обменника, оставив на всякий случай табличку на дверях. Но у входа в данный момент никого не было. Даже вечно дежурившие тут постоянные «перехватчики», словно почуяв неладное, куда-то исчезли. Пашка с Сашкой нырнули в соседний тамбур, скинули белые халаты и шапочки и, уходя, сыпанули за собой несколько горстей хорошо измельченного нюхательного табака. Говорят, зеваки потом, спустя определенное, уже не опасное для беглецов время, наблюдали такую картину. Когда на месте преступления появился кинолог с собакой и они добрались до тамбура, собачка, нанюхавшись табаку, долго чихала, и, видимо, так ей понравился этот нюхательный табак, что она ни за что не хотела отсюда никуда уходить. Раздосадованный кинолог и яростно дергал ее за поводок, и, присев на корточки, умоляюще заглядывал в собачьи глаза, призывая: «Пират, ищи! Ищи!» Но Пират — ни в какую. Он только чихал и от удовольствия помахивал хвостом.
А налетчики внешне спокойно вышли на улицу, бросив всю лишнюю амуницию и саквояж в тамбуре. Они не опасались того, что на саквояже или на оставленной у кассирши коробке с бутафорским взрывным устройством могут остаться их «пальчики». Пашка все продумал. Подушечки пальцев и все места, папиллярные узоры с которых могли скопироваться на коробке, или на ручке саквояжа, или на входной двери, они заклеили прозрачным, а потому не привлекающим ненужного внимания тонким скотчем. Это только во времена Шерлока Холмса да теперь еще иногда в кино грабители действовали в перчатках. Итак, выйдя на улицу, они через дом свернули в проходной двор, а оттуда, через детские площадки, вышли на широкий многолюдный проспект, где и сели в первый попавшийся троллейбус. Позади все еще было тихо. Все оказалось так просто.
Ну, а дальше все было еще проще. Отъехав остановки четыре, они вышли, остановили частную машину и прибыли к автостоянке. Там прошли к своей разваленной колымаге и сделали вид, будто что-то измеряют, прикидывают. А на самом деле они спрятали добычу в заранее приготовленное под ржавым, растерзанным и потому никому не нужным креслом укромное местечко и вышли со стоянки. Когда напряжение немного спало, Сашка как-то неуверенно спросил:
— Слышь, Паша. Мы ведь так и не сосчитали, каково теперь наше богатство. Думаешь, сколько тут, тысяч сто будет, если все перевести в баксы?
— Да не знаю. — В голосе Павла сквозила неуверенность. Может, будет, а может, и нет. Вряд ли такая сумма могла быть за раз в одном пункте. Хотя, кто его знает. Интересно, взяла собака наш след или табачок сработал, — вдруг неожиданно перевел он стрелку разговора назад, к только что пережитым страстям. — Ведь они наверняка собаку туда приведут.
— Да ладно тебе! Остынь и забудь. Проехали! Думай не о том, что было, а о том, что будет, — ощетинился Сашка, закрывая разговор. И Шахразада прекратила недозволенные речи, и они отправились осуществлять следующие пункты своего плана.
Самое железное у нас — это железная дорога. По железности с ней может поспорить разве что сталелитейное производство или Курская магнитная аномалия, но там электрички не ходят. А по железной дороге — ходят. Например, из Москвы ежесуточно отходят сотни электричек по всем направлениям. Пашка и Сашка сели на одну из них, которая повезла их подальше от Москвы, в сторону Рязани. Для домашних они ушли в турпоход. В их плане значились еше два пункта. Один был связан с обеспечением алиби, а второй, и последний, пункт был у каждого свой, скрытный от партнера. Но пока еще не до конца ясный самим исполнителям.
Спустя некоторое время на другом, можно сказать, противоположном, то есть положительном полюсе этой истории появился Интерполов Владимир Иванович, шатен, чуть выше среднего роста, с приятным и спокойным лицом. Чем-то похожий на Антона Павловича Чехова, только, в отличие от великого писателя, не носил он ни бородки, ни пенсне. Но зато иногда, для чтения, пользовался очками с небольшими плюсовыми диоптриями — предтеча возрастной близорукости. Читать, далеко отставляя от себя документ, газету или книгу, было неудобно, да и уже не всегда мог, особенно, если попадался мелкий шрифт и недоставало освещения. Сильное и тренированное мускулистое тело не имело внешних признаков накачанности, но припечатать в армрестлинге к столу руку любого «качка» для него не составляло труда. Другое дело, что он не афишировал свои физические возможности, как, впрочем, не выставлял напоказ и другие свои положительные качества.
На вид ему можно было дать от сорока до пятидесяти лет. И женщины, и мужчины бывают такими, что их возраст, в зависимости от обстоятельств, можно определить лишь с точностью до плюс-минус десяти лет. Таким, в частности, был Интерполов. По легкости движений и быстроте реакции, двигательной и мыслительной, он превосходил сорокалетних, а по знаниям, опыту и рассудительности не уступал шестидесятилетним. А внешность каким-то непостижимым образом тоже отражала возрастную неоднозначность. По этой причине незнакомые люди, особенно в общественных местах, в транспорте, в обращении к нему могли назвать его и «молодым человеком», и «папашей», и даже иногда, что ему было не особенно приятно — «дедом».
Работал он уже много лет в «Управлении» — так он сам называл свое место работы. Управлений в нашей бюрократической