Охрана среагировала мгновенно, стволы автоматов повернулись к нему. Но урка двигался слишком быстро. Одним прыжком он оказался рядом с врачом в допотопном халате, обхватил его плечо и приставил острие к шее.
— А ну назад все, суки! — заорал он. — Автоматы положили! Прирежу докторишку!
Из-под острия тут же выступила тонкая полоска крови. Врач взвыл, захрипел, лицо у него перекосилось от страха.
— Послушайте его! — взвизгнул он. — Сложите оружие! Ну, что вы стоите⁈
Автоматчики замерли, переглянулись. Барак стих. Даже Лиза, которая до этого всхлипывала, прикрыла рот ладонью. Каждый понимал — ещё одно движение, и эта заточка уйдёт в шею по самую рукоять.
Автоматчики медлили недолго, словно что-то взвесили, но в следующий момент почти одновременно сорвались и дали каждый длинную очередь по взбунтовавшемуся урке. В узком бараке грохот был такой, что заложило уши. Ленька дёрнулся всем телом, рука его, судорожно сжавшая заточку, машинально вонзила её в шею врачу.
Сам он и упасть ещё не успел, а уже был мёртв — прошит десятками пуль. Его тело качнулось, голова мотнулась набок, и он рухнул беззвучно, как мешок.
Врач остался стоять, но недолго. Он, хватаясь за шею, пытался зажать пробитую артерию, но из-под пальцев толчками выплёскивалась горячая кровь. Тонкий пар поднимался от нее.
— Жгут… помогите… надо жгут… — сипел он, захлёбываясь. — Коллега, помогите…
Он посмотрел вниз на Евгения, что всё ещё лежал на полу, где его и оставили, вмазав прикладами.
— Нет уж… — прохрипел Евгений.
Его уголки губ растянулись в довольной ухмылке. Радовался чужой смерти и не собирался помогать.
Да и помощь уже была бесполезна. В горячке врач не заметил, как вместе с уркой поймал пару пуль. Одна прошла под рёбрами, пробив печень, вторая задела лёгкое. Изо рта его теперь пошла кровавая пена. Он захрипел, попытался сделать шаг, но ноги его подвели, и он рухнул рядом с мёртвым зэком.
Люди в бараке от ужаса сбились в угол, кто-то вскрикнул, кто-то заплакал.
Снаружи на грохот подоспели ещё двое вооружённых. Ворвались, как в бою, сразу стволами по сторонам. Нас всех уложили лицами в пол, били прикладами, торопливо и без разбора. Женщин не тронули, но и их заставили присесть, запугав криками. В бараке пахло кровью, порохом и страхом.
Мне досталось прикладом по почкам, но я успел напрячься и сгруппироваться так, что боль прошла мимо, оставив лишь тупой отклик где-то в глубине. Препарат делал своё дело: не только добавлял сил, но и словно сглаживал удары, помогал справляться с повреждениями, не давая им пронзать тело так, как должно было бы.
После короткой передышки охрана выволокла наружу два тела. Врач, что ещё минуту назад командовал уколами, лежал неподвижно, белый халат его был пропитан кровью. Рядом с ним — безумный урка, решивший, что сумеет прорваться к свободе. Его смелость обернулась бессмысленной гибелью, и оба были вынесены за порог, словно мусор.
* * *
На следующий день дверь барака распахнулась. Мы уже привыкли к автоматчикам, но с ними теперь был еще другой человек. Совсем другой.
На пороге стоял мужчина в идеально сидящем костюме: брюки со стрелками, выглаженные, тёмный пиджак, белая рубашка, туфли — блестящие, будто он собирался не в таёжный барак, а в ресторан или театр. Вид его был настолько чужд окружению, что от этого пленникам становилось только тревожнее.
Лицо его скрывала маска. Чёрная, из плотного пластика, с ровной, словно нарисованной ухмылкой. Губы маски изогнуты в улыбке, но глаза за прорезями были узкие, раскосые, и от этого вся маска смотрелась нелепо-жуткой. Она напоминала одновременно театральный реквизит и страшную игрушку.
В свете маленьких окон блеск маски придавал ей странную живость, будто этот застывший оскал вот-вот оживёт.
— Ну… — произнёс он спокойно, руки держал за спиной. — Надеюсь, вы понимаете, что побег невозможен. Любая попытка будет пресекаться жёстко и без разговоров.
Он замолчал, давая нам осознать каждое слово, а потом добавил:
— А теперь у меня вопрос к вам. Кто из вас врач?
Друзья! В романе намечается опасный и крутой поворот сюжета.
Поддержим Макса лайками!
Жмякнем сердечко на странице книги. СПАСИБО))
Глава 7
Незнакомец в маске стоял на пороге, не двигаясь, только взгляд скользил по лицам. Маска его улыбалась своей жуткой ухмылкой, а глаза за кромками прорезей оставались неподвижными. Люди замерли. Мы все невольно перевели глаза на Евгения.
Что он сделает? Неужели Женя-неразлучник — перебежчик? Оставит жену здесь, в бараке, а сам выйдет к ним?
Додумать мы не успели.
— Я врач! — выкрикнул Евгений, резко вставая. — Я действующий хирург!
— На выход, — скомандовал человек в маске.
Голос у него был странный, с каким-то чужим оттенком. Русский язык он явно знал отлично, говорил без запинок, но в словах улавливалось что-то иноземное, этакое арийское, немецкое. «Р» у него получалось слишком твёрдое, «Ш» будто сглаживалось, а в ударениях проскакивала не наша, чужая мелодия речи.
— Позвольте, пожалуйста! — Евгений шагнул вперёд, — я возьму с собой жену. Она ни в чём не виновата! Это ошибка! Почему мы здесь⁈
— На выход, — повторил человек в маске, жёстко, будто отрезал ножом.
— Но… но я здесь с супругой, — Евгений повернул голову к жене.
Она вцепилась в его руку побелевшими пальцами, не хотела отпускать.
— Выбирайте, доктор, — сказал «ариец» твёрдо. — Или вы выходите один и получаете от нас работу и достойное содержание в человеческих условиях… Или остаетесь здесь. С супругой.
— Женя… Женечка… — зашептала его жена, потянувшись к нему, с глазами, полными ужаса.
— Прости меня, — забормотал, отцепляя ее пальцы, Евгений, голос его дрожал, — но я должен уйти… я не выдержу здесь… я умру…
— Ты оставишь меня? Одну? — её голос стал совсем тихим и умоляющим, руки впились ему в запястье.
— Прости… ты же не одна, — он затараторил, сыпал аргументами сбивчиво, запинаясь. — Тут люди, вот Максим… он поможет, он защитит… если что… Я не мылся уже неделю… я хочу есть… у нас дети… они должны знать… я обязан выжить ради них… Дорогая… прости…
Он пытался оправдаться, но слова его только тонули в казенной, чужой тишине.
И тут Евгения переменилась. Слабая, растерянная, всё время в слезах, вдруг стала жёсткой и колючей. Слёзы высохли мгновенно, словно на раскалённой сковороде. Голос её зазвенел