– Я не зверь. Сегодня можешь с ним попрощаться, – он развернулся, чтобы уйти, но я поймала его за руку.
– Саймон, скажи… у тебя есть другие дети?
– Девочка, – кивнул он. – Очень давно. Тогда я был еще молод и глуп. Но ты первая женщина, на которой я женился. Цени.
– А пра–пра?
– Наверное, где–то есть. Но я не Бенджамин, чтобы собирать всех под своим крылом, – Саймон перехватил мою руку и, наклонившись, прижался к ней губами. – Увидимся в полдень в церкви.
– Спасибо, Саймон…
Он вышел из комнаты, а я села на кровать. Подтянула к лицу подушку и уткнулась в нее.
Я специально не покидала спальню, чтобы не объяснять Дженни своего решения выйти замуж за Черного судью.
Она все–таки взяла мою дверь штурмом, но вовсе не для того, чтобы утолить любопытство. Посыльный принес из модного салона огромную коробку с платьем и фатой. Атлас, итальянское кружево, туфли на каблуке–рюмочке.
– Мне господин Кавендиш тоже прислал платье из синего шелка, – похвасталась она. Я вымученно улыбнулась.
Поняв, что из меня сегодня плохой собеседник, Дженни ушла. Чуть позже позвала на ужин, но я отказалась. Я ждала Бенджамина.
Я искупалась и помыла голову. Натерла тело ароматическим маслом, отчего кожа на ощупь стала мягкой и шелковистой.
Аморально, конечно, являясь невестой одного, готовиться к ночи любви с другим, но я хотела ее запомнить. Да, мы расстанемся навсегда, зато Бенджи будет жить. Я верила, что Саймон поможет ему перебраться через Ла–Манш и раствориться на континенте.
Вампир пришел ночью. Залез в спальню через окно. Я бросилась ему на шею.
– Сегодня ты мой. В последний раз.
– Я знаю о свадьбе, – произнес он, крепко прижимая к себе.
– Как мне пережить завтрашний день? Как принять кольцо от другого, стоя рядом с тем, кого люблю больше жизни?
– У ребенка должен быть отец.
Бенджи целовал мое лицо. Лоб, глаза, скулы. Я жаждала этих поцелуев. Я была одержима ими. Я развязала пояс, и халат упал к моим ногам. Бенджамин встал на колени и прижался щекой к голому животу.
– Скоро я превращусь в толстую утку и мне будет стыдно выходить на улицу.
Я знала законы нашего общества. Беременность прятали, как нечто неприличное. Женщина не появлялась в обществе, сидела в четырех стенах и ждала часа, когда освободится от бремени. Боль родов сильна, но скоротечна. После родов к ней присоединится боль перетянутой груди, полной молока, которого не видать ребенку. Ведь истинной леди непозволительно кормить самой, для этого существуют кормилицы.
– Ты будешь прекрасна в любом состоянии.
Мы занимались любовью неторопливо, используя каждую минуту для ласк. Я закусывала руку, чтобы мои крики не слышал весь дом. Раньше мы были вольны делать, что захочется и где захочется: сплетаться телами на ковре у камина или на письменном столе в кабинете. Теперь же в нашем доме жили другие люди, и нам приходилось сдерживать желания.
Уже светало, а мы все никак не могли насытиться. Я терзала пальцами простыню, когда губы Бенджи двигались от груди вниз. Я выгибалась, испытывая очередной взрыв удовольствия, а за окном вставало тусклое солнце и шелестели крыльями голуби.
Я забылась сном, казалось, всего на минуту,