Егор побледнел. Он молча сжал кулаки.
– Это шантаж. Мы можем спрятать тебя лучше! Я могу…
– Нет! – перебила я его, и в моем голосе впервые прозвучала твердость. – Нет, Егор Михайлович. Вы не понимаете. Его мать… она знает, как его раскачать. После ее рассказа он превратится не в человека, а в машину для убийства. Он снесет все на своем пути. Я возвращаюсь. Это единственный способ хоть как-то контролировать этот ураган.
Я посмотрела на Егора, и в моих глазах он, наконец, увидел не жертву, а человека, принявшего тяжелое, но единственно верное решение.
– Я буду играть роль. Роль сломленной, испуганной овечки. Это даст мне время. Время подумать, искать его слабые места. И… – я запнулась, – и если что-то пойдет не так… если он… вы будете знать, где я. Вы будете моим запасным выходом.
Егор долго смотрел на меня, его лицо было искажено внутренней борьбой. Он понимал логику. Понимал весь ужас ситуации. Но принять это было невыносимо.
– Хорошо, – наконец прошептал он и сделав шаг ко мне, прижал к своей груди. Я вдохнула приятный аромат его туалетной воды и всхлипнула. – Но это не конец. Это передышка. Я не оставлю тебя там одну, слышишь? Не оставлю. Мы придумаем что-нибудь.
Через сорок минут я стояла у знакомых чугунных ворот нашего дома. Татьяна Антоновна не солгала – она не предупредила его. Он ждал меня один.
Макар вышел из дома. Он был бледен, его глаза горели холодным огнем. Муж медленно подошел ко мне, окинул меня унизительным, оценивающим взглядом – с ног до головы, задержавшись на моем простом, убогом пальто и платке.
– Ну что, – произнес он тихо, без эмоций. – Гулянка закончилась?
Я не ответила. Я просто опустила глаза и кивнула, изображая полную покорность.
Он взял Тоню на руки и прижал к себе. Нежно поцеловал дочь и я увидела в его глазах тоску и радость. Макар и правда скучал по своей крошке.
А потом его пальцы впились в мою руку выше локтя, сжимая так, что боль пронзила все тело. – Отлично, – прошипел он, влача меня за собой в наш прекрасный, ненавистный дом. – Тогда начнем с самого начала. С чистого листа. Я покажу тебе, что значит бросать меня. И что значит – возвращаться.
Глава 48.
Макар
Сознание вернулось ко мне медленно, продираясь сквозь похмельную муть и остатки какого-то тяжелого, неприятного сна. Я потянулся рукой на другую сторону кровати, ожидая почувствовать под пальцами теплое, податливое тело Олеси.
Вместо этого моя ладонь утонула в холодной, нетронутой простыне.
Я открыл глаза. Половина кровати была пуста. Идеально застелена, будто на ней никто и не спал. В спальне стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем дорогих напольных часов в углу.
– Олесь? – хрипло позвал я. Ответом мне была лишь тишина.
Раздражение, острое и мгновенное, кольнуло меня под ложечку.
Она что, опять встала в шесть утра, чтобы испечь эти свои дурацкие блинчики, которые вечно недожариваются? Или к ребенку побежала? Тоня в последнее время капризничала по ночам.
С размаху скинув одеяло, я поднялся с кровати. Голова гудела мерзко и назойливо. Вчерашний коньяк давал о себе знать.
Я натянул на себя махровый халат и вышел в коридор.
В доме было тихо.
Слишком тихо. Даже воздух казался застывшим и пустым.
– Олеся! – крикнул я громче, уже не скрывая раздражения. – Тонечка!
Ничего.
Шаги гулко отдавались в парадной мраморной прихожей. Я заглянул в гостиную – пусто. В столовую – ни души. На идеально отполированной поверхности стола не стояло ни чашки кофе, ни тарелки с завтраком.
Тревога, острая и холодная, впервые кольнула меня где-то глубоко внутри. Это было уже не похоже на ее утренние глупые выкрутасы.
Я стремительно поднялся на второй этаж и ворвался в детскую.
Кроватка была пуста. Одеяло скомкано, покрывало валялось на полу. Игрушки на полках разбросаны, будто кто-то искал среди них самую важную.
Ящики комода выпотрошены, одежда Тони вываливалась наружу. Шкаф тоже был распахнут.
Сердце вдруг заколотилось с непривычной, животной силой. Я ринулся обратно в спальню, к тумбочке у ее стороны кровати. Драгоценности. Она никогда не оставляла их. Я дернул ящик – он поддался легко. Внутри аккуратной стопкой лежали все подаренные мной шкатулки. Кольца, серьги, браслеты – все на месте, холодно поблескивая в утреннем свете.
Что за черт?
Она никогда не выходила из дома без хоть какого-то из этих украшений.
Я обвел взглядом комнату.
Гардеробная. Я распахнул двери. Ее платья, костюмы, пальто – все висело на своих местах. Но что-то было не так. Я не сразу понял, что именно. Потом до меня дошло: исчезли ее самые простые, повседневные вещи. Та самая потрепанная джинсовая куртка, которую я сто раз требовал выбросить. Удобные кроссовки. Простые свитера.
И тогда я заметил.
На самой дальней полке, почти незаметно, зияла пустота. Не хватало одной старой, невзрачной спортивной сумки. Той, с которой она ездила когда-то в институт на занятия.
Ледяная волна прокатилась по моей спине. Я отступил от гардеробной, пытаясь осмыслить невозможное.
– Нет! Не может быть! Она бы не посмела, - прорычал я сквозь зубы и ударил кулаком по стене. Боли не почувствовал, но костяшки разбил в кровь. - Сукаааа!
Я почти бегом спустился вниз, в гараж. Распахнул тяжелую дверь и замер.
Её место было пусто.
Моего черного «БМВ» X6, моей любимой, мощной машины, не было.
Воздух вырвался из легких, словно меня ударили под дых. Я шагнул на то место, где всегда стоял внедорожник, где на полу остались едва заметные следы от шин.
Она не просто сбежала. Она украла мой автомобиль. Мою собственность. Она забрала моего ребенка и укатила на моей же машине, словно насмехаясь надо мной, над моей властью, над всем, что я для нее значил.
Ярость.
Бешеная, всесокрушающая ярость поднялась во мне, смывая похмелье, страх, всё на свете. Она затопила меня, заставив сжаться кулаки и застучать в висках