Я готовила ужин на кухне, когда услышала звук ключа в замке. Сердце екнуло — он вернулся так быстро? Но шаги, зазвучавшие в прихожей, были легкими, быстрыми, женскими. Холодный ужас сковал меня, еще до того, как я услышала ее голос.
— Тонечка? Внученька, ты где? Бабушка пришла!
Татьяна Антоновна прошла в гостиную, не снимая пальто. Ее взгляд скользнул по мне, оценивающий, холодный, и прошел дальше, будто я была частью интерьера.
Тоня, услышав бабушку, с радостным визгом выбежала из своей комнаты.
— Бабуля!
— Ах ты моя хорошая! — свекровь присела, обняла ее, но ее глаза оставались серьезными. — Соскучилась по бабушке? По папе соскучилась? Он тут один, бедненький, а мама… — она бросила на меня быстрый, ядовитый взгляд, — мама плохая.
– Мама холосая, - ответил мой ребенок.
– Хорошие мамы, не бросают пап. Не хотят от них уйти. А твоя мама хочет, чтобы ты росла без папы.
У меня перехватило дыхание.
Казалось, пол уходит из-под ног.
Я замерла у плиты, не в силах пошевелиться, сжимая в руке половник так, что пальцы онемели.
Тоня отстранилась, ее маленькое личико сморщилось от непонимания.
— Мама? Блосить папу? Неплавда!
— Ах, детка, бабушка никогда не врет, — голос Татьяны Антоновны стал сладким, ядовитым. — Мама уже пыталась уйти. Убежала от нас с папой. Хотела тебя с собой забрать, спрятать. Папа так плакал… Он же тебя так любит. А мама — нет. Мама хочет разрушить нашу семью.
— Перестаньте, — выдохнула я, наконец найдя в себе силы говорить. Голос мой дрожал и звучал чужим. — Перестаньте ей это говорить. Сию секунду.
Татьяна Антоновна поднялась, ее лицо исказила гримаса праведного гнева.
— А что, неправда? Разве ты не сбежала? Не ты хотела лишить моего сына дочери? Я просто открываю ребенку глаза. Чтобы она знала, какая у нее мать. Эгоистка. Разлучница.
Тоня смотрела то на меня, то на бабушку. В ее больших глазах плескался ужас и непонимание. Нижняя губка задрожала.
— Мама… это плавда? Ты хотела блосить папу?
Ко мне подкатила тошнота.
Я сделала шаг к дочери, но она инстинктивно отпрянула к бабушке. Этот маленький жест вонзился в сердце острее любого ножа.
— Тонечка, родная, это не так… — я попыталась найти слова, простые и честные, но в голове была пустота и боль. — Мы с папой… у нас были проблемы. Но я никогда не хотела бросать тебя. Никогда.
— Но папу хотела! — парировала свекровь, гладя Тоню по голове. — Видишь, она сама призналась. Хотела уйти от твоего папы. Сделать тебя сиротой.
— Уходите, — прошипела я, обращаясь к ней. Вся дрожь куда-то ушла, остался только ледяной гнев. — Уходите из моего дома. Сию секунду.
— Твой дом? — она фыркнула. — Это дом моего сына. А значит, хозяйка здесь я и буду находится здесь столько сколько захочу. И буду говорить со своей внучкой то, что считаю нужным.
В этот момент зазвонил домофон. Резкий, пронзительный звук разрезал напряженную тишину. Мы все вздрогнули. На табло загорелось изображение Макара. Он был уже у ворот.
Лицо Татьяны Антоновны на мгновение дрогнуло, в глазах мелькнула неуверенность, но она быстро взяла себя в руки.
— Ну что ж, отлично. Пусть сын посмотрит, в какой атмосфере растет его дочь. Как ее мать выгоняет его собственную мать.
Я не стала с ней спорить.
Я подошла к панели и нажала кнопку, открывая ворота. Сердце бешено колотилось. Что я скажу ему? Как объясню этот кошмар?
Через пару минут в дверях возникла его высокая фигура.
Он снял пальто, его взгляд скользнул по мне, по его матери, замершей с театрально-скорбным видом, и остановился на Тоне, которая, всхлипывая, прижималась к ногам бабушки.
— Что здесь происходит? — его голос был строгим и очень усталым.
— Макар, сынок, наконец-то! — свекровь сделала к нему шаг, но он прошел мимо, прямо к Тоне.
Он присел перед дочерью, не обращая внимания ни на кого.
— Что случилось, принцесса? Почему плачешь?
— Папа… — она всхлипнула. — Бабушка сказала… что мама хотела блосить нас и уйти. Это плавда?
Макар замер.
Он медленно поднял голову и посмотрел на свою мать. В его глазах было столько ярости, что казалось она выплескивалась словно лава из жерла вулкана.
— Мама, — произнес он тихо. — Ты с ума, бля.. сошла?
Глава 56.
Тишина, последовавшая за его словами, была оглушительной. Даже Тоня перестала всхлипывать, завороженно глядя на отца. Татьяна Антоновна побледнела так, что ее загар стал отдавать серым. Она отступила на шаг, будто он ее ударил.
— Макар? Сынок, ты что это… Я же только… — она замялась, ища опоры взглядом, но натыкаясь лишь на ледяную стену его гнева.
— Ты только что назвала мою жену разлучницей при моей дочери, — его голос был тихим, но каждое слово падало, как увесистый камень. — Ты намеренно напугала ребенка. Ты вложила в ее голову гадость, от которой ей, возможно, теперь не оправиться. Ты перешла все границы, мама. Всё!
— Но она же… — свекровь попыталась было указать на меня, но он резко перебил ее.
— Она – моя жена. Мать моих детей. И то, что происходит между нами – это НАШЕ дело. Твое мнение меня больше не интересует. Твои советы – тоже. Ты отравила достаточно крови. И моей, и её, — он кивнул в мою сторону. – Хватит. Довольно. Наелся по самые гланды.
Он выпрямился, и его рост вдруг снова стал давящим, но на этот раз – не для меня.
— Я просил тебя не вмешиваться. Ты не послушалась. Теперь – я не прошу, а приказываю. Уходи. И не возвращайся, пока я тебя не позову.
Татьяна Антоновна замерла в немом изумлении. Казалось, она не верила своим ушам.
— Ты выгоняешь меня? Собственную мать? Из-за нее? – ее голос дрогнул, в нем зазвучали нотки старческой беспомощности, но Макар оставался непреклонен.
— Я защищаю свою семью. От тебя в том числе. Уходи, мама. Сейчас.
Он не кричал.
Не угрожал.
Он просто констатировал.
И в этой тихой, леденящей уверенности было столько силы, что у нее, наконец, сникли плечи. Она молча, не глядя ни