– Я сохраню жизнь тебе и этому гаденышу, если ты сейчас же вернешься в монастырь и позаботишься об Аврааме, – прохрипела Авдотья, – через год ты примешь монашеский постриг, чтобы не покидать стены монастыря и всегда быть с моим мальчиком. Он должен жить в своей комнате, только там он будет в безопасности.
Я стояла на коленях и тяжело дышала. Ураган стих, дождь прекратился, и сквозь тучи пробивались солнечные лучи. Авдотья ждала моего ответа, продолжая сжимать длинные пальцы на шее Мирона. У меня не было выбора. Мне придется покориться. Мне придется вернуться в монастырь и посвятить свою жизнь уходу за Авраамом. Только так я смогу спасти жизнь Мирону. Сердце мое сжалось от тоски.
Я поднялась с колен и вдруг увидела за спиной Авдотьи высокую фигуру Авраама. Он стоял позади нее – бледный и растерянный. Солнечные лучи падали на него со спины, отчего весь его силуэт светился золотом.
Одной рукой Авраам держал огромную дубинку, кулак второй руки был крепко сжат, а лоб над единственным глазом нахмурен. Авдотья, заметив мой пристальный взгляд, обернулась и ахнула от удивления.
– Авраам, сыночек…
Она выпустила из своих рук Мирона, который упал на землю, кашляя и отплевываясь. Авдотья подошла, и они молча стояли друг напротив друга – сын-циклоп и его мертвая мать, плоть которой уже пожирали черви. На долю секунды мне показалось, что Авраам смотрит на Авдотью с любовью, но в следующую секунду он закричал страшным голосом, замахнулся дубинкой и с размаху ударил ею Авдотью по голове. Раздался глухой треск и череп мертвой старухи раскололся на множество осколков. После этого тело рухнуло на землю.
– Господи, что же это такое? – спросил Мирон, и в голосе его звучал ужас.
– Мать, которая не может оставить свое дитя даже после смерти… – тихо ответила я, – и дитя, которое хочет высвободиться от ее любви и начать жить.
Авраам снова закричал, задрав голову вверх. Крик его был так пронзителен, так жалостлив, что у меня сжалось сердце, и слезы полились из глаз. Я только сейчас поняла, что этот отвратительный и страшный циклоп дорог мне. Я подбежала к нему, взяла его за мощную руку и прокричала:
– Авраам! Авраам!
Циклоп замолчал, повернул ко мне лицо, залитое слезами. Он то открывал, то закрывал рот, словно хотел что-то сказать мне, но не мог, не умел. Его единственный глаз был полон отчаяния.
– Авраам, пойдем к монастырю, я останусь там с тобой, как велела Авдотья. Я буду ухаживать за тобой, а ночью мы будем гулять по лесу. Тебе ведь нравится гулять по лесу?
Великан замер, по выражению его лица я поняла, что он думает. Потом он наклонил ко мне свое безобразное лицо, как делал множество раз, когда мы были заперты в его комнате вдвоем. Впервые в жизни я прикоснулась к его щеке своей ладонью, и увидела, что он не вздрогнул от моего прикосновения, наоборот, лицо его просияло.
А потом он выпрямился и пошел прочь. Его массивная фигура ловко проходила между деревьями, даже колючие кустарники не представляли для него преграды на пути – он их легко перешагивал.
Авраам ни разу не оглянулся, а я стояла и смотрела в его спину до тех пор, пока он окончательно не скрылся за высокими деревьями. Потом я обернулась к Мирону, который стоял недалеко от меня.
– Я думал, что он сожрет тебя! Подготовил палку, чтобы вонзить ее в его глаз, иначе с ним не справиться, до того он огромный!
Я ничего не ответила, и Мирон, немного помолчав, спросил:
– Что это за чудище, Ангелина?
– Мой брат, Авраам… – тихо ответила я.
***
Под конец дня мы вышли в окрестности небольшого городка. Сейчас мне нужно было решить – идти туда одной или с Мироном. И я, наконец, решила задать ему вопрос, который не давал мне покоя.
– Почему ты убил своего отца?
Мирон сплюнул на землю, посмотрел сначала себе под ноги, а потом с вызовом – на меня.
– Не смог больше выносить его выходок. Он пил и постоянно бил маму и всех нас. Я-то ладно, взрослый, а братья и сестры… Жаль младших, у них кости хрупкие и постоянно ломались от ударов… Вот как-то он пришел пьяный, начал по-привычке барагозить. Я молчал поначалу. А потом он ударил по лицу маленькую сестру, сломал ей нос. Ну у меня и сорвало крышу… Потом мать сама сказала мне бежать из дома как можно дальше. Пришлось оставить их и бежать.
Я погладила Мирона по голове, как будто он был маленьким мальчиком. После этого мы взялись за руки и перешли городскую черту – черту, за которой нас обоих ждала новая жизнь, черту, за которой мы постепенно забудем обо всех кошмарах, что произошли с нами в жизни и в пути, черту, за которой останемся только мы.
Сейчас, по прошествии нескольких лет, я часто думаю о том, какой была бы моя жизнь, если бы моя мама не бросила меня около стен монастыря. Какой была бы я сама, если бы выросла при других обстоятельствах?
Есть такие матери, как моя. Они бросают своих детей на произвол судьбы, оставляют на улице, как ненужные вещи. Это настоящая трагедия. Есть другие матери – такие, как Авдотья. Они заботятся о детях тщательно, ни на секунду не упуская их из виду, и в конце концов портят им жизнь, не дают ни расти, ни развиваться. И это тоже трагедия.
Я тоже стала матерью. У нас с Мироном три года назад родились мальчики-близнецы. Воспитывая их, отдавая им всю свою любовь, я все время вспоминаю о своей матери и об Авдотье, вспоминаю две крайности материнства и изо всех сил стараюсь быть где-то посередине…
А еще я часто вспоминаю Авраама, который под конец жизни вырвался на свободу, в лес.
Как он там?…
***
Северный ветер всегда приносит ко мне воспоминания.
Я набираю полные лёгкие воздуха. Он учит меня быть смелой каждый день.
Я смотрю, как солнце садится за лес. Оно учит гореть ради чего-то. Всегда.
Я касаюсь ладонью трав. Они учат снова и снова поднимать голову к солнцу.
Я живу.
Я мечтаю.
Я люблю.
Нужно ли еще что-то человеку для счастья?
Свобода. Только свобода.
Ведьмин цвет Часть I
Я встал с кровати и вновь почувствовал боль.