Стоя в лифте, пытаюсь придумать, что буду делать, если мне не откроют. Вдруг Александр вышел прогуляться или, так же как и я, спустился в лобби, чтобы заказать чай.
Вариант вернуться обратно ни с чем не подходит, а другого не придумывается, поэтому я твердо решаю: Александр будет на месте и мы непременно встретимся. Когда я чего-то очень настолько сильно хочу — так оно и случается. Точка.
Остановившись у нужной двери, стучусь. Глаза гипнотизируют золотистые цифры на табличке, пульс стремительно набирает силу: биение крови отчетливо ощущается под скулами, в животе и на запястьях.
Секунды капают мучительно медленно. Я в отчаянии покачиваюсь на пятках. Нет-нет-нет. Он там, внутри. По-другому просто быть не может.
Но вот ручка дергается вниз, слышится щелчок открывшегося замка и в следующее мгновение я вижу Александра. Из легких вырывается выдох облегчения. Разумеется, он был в номере.
— Каролина? — темные брови сближаются между собой. — Случилось что-то?
Едва ли я его разбудила. Заспанным он не выглядит… Выглядит как всегда отлично. Свободная белая футболка с широким горлом ему очень идет, как темно-синие шорты.
— Привет… — от волнения мой голос звучит тихо и немного хрипло. — Можно войти?
20
Лицо Александра становится растерянным — всего на мгновение, но я успеваю заметить. Все мои чувства до предела обострены. Он выглядит так, словно перспектива остаться со мной наедине приводит его в замешательство.
— Ты, что, не один? — переспрашиваю я, впившись в ладони ногтями. Пожалуйста, пусть это будет не так. Пожалуйста-пожалуйста. Иначе не знаю, как это переживу.
— Разумеется, я один, — нахмурившись, Александр делает приглашающий кивок и отступает в сторону. — Входи.
Нервы, собранные в тугую ракушку, медленно расслабляются. Слабо улыбнувшись, я бесшумно переступаю порог и проскальзываю в номер.
Он точь-в-точь как родительский: слева гостиная, справа за дверью спальня с двойным выходом на террасу.
Едва слышно работает кондиционер, на журнальном столике раскрыт ноутбук, рядом с ним — бокал красного вина.
Мой взгляд машинально падает на большой темно-синий чемодан, стоящий в углу. В левой половине груди болезненно екает. Уже собрал вещи.
— Я тебя отвлекла? — спрашиваю я, обернувшись. Пальцы машинально теребят пояс халата: не считая того ужина в ресторане, мы впервые находимся наедине в замкнутом помещении, и Александр уж слишком пристально на меня смотрит.
— Не слишком. Я отвечал на письма.
Не слишком — это хорошо, — думаю я, ощущая новый прилив решимости.
— Я тут поняла… — Расправив плечи, я заставляю себя смотреть ему в глаза. — Нехорошо, что я на тебя накричала вчера и назвала трусом. Ты ведь завтра уезжаешь. А еще я сегодня видела Клэр с другим мужчиной…
Я делаю паузу, следя за реакцией Александра. Не похоже, что эта информация его расстроила: поза не меняется, взгляд остается таким же прямым и сосредоточенным.
— …и поняла, что зря набросилась с обвинениями. Ты ведь сказал, что она тебе неинтересна. Так вот, я тебе верю и прошу прощения за свою несдержанность. — Я виновато дергаю плечами. — Почему-то рядом с тобой мне сложно контролировать эмоции. Я часто смущаюсь и легко взрываюсь, чего обычно со мной не бывает.
Жесткие черты Александра заметно смягчаются, уголки губ приподнимаются.
— Все бывает, Каролина. Извинения приняты.
— Спасибо. Но мне все же было бы спокойнее, если бы ты повторил, что Клэр не интересует тебя как женщина.
— Она действительно меня не интересует.
— Ясно…
Я отворачиваюсь к распахнутым дверям террасы, чтобы спрятать улыбку. Выходит, я и впрямь зря себя накрутила.
— Здесь так красиво. Не будете скучать? — Вглядываясь в синеющий полумрак, я молюсь, чтобы Александр подошел ко мне сзади и обнял.
— В городе ждут дела. А так, конечно, буду.
— Я тоже, — на выдохе роняю я. — Очень сильно.
— Каролина…
Пальцы берутся за пояс халата и решительно тянут. Майя и Аделина постоянно говорят о сексе: как здорово им заниматься с тем, кто по-настоящему нравится. Мол, это особая степень доверия и близости.
До Александра мне никто не нравился, а потому что и секс не сильно заботил — в мире и без него существует много вещей, доставляющих удовольствие: одежда, вкусная еда, массаж. Но сейчас, стоя в его номере, я окончательно понимаю: с кем, если не с ним? Когда, если не сейчас? Ведь завтра он уезжает.
Халат распахивается, дуновение кондиционера холодит горящую кожу. С трудом сглотнув, я оборачиваюсь и дергаю плечами. Тяжелая ткань беззвучно валится на пол.
Взгляд Александра прокатывается по мне тяжелой кипящей волной, оставляющей после себя невидимые ожоги. Становится душно: невозможно ни подвинуться, ни вздохнуть. Белье я намеренно выбрала такое, чтобы не оставлять простора для воображения.
— Каролина, оденься, — его голос глухой и надломленный. На мое тело Александр больше не смотрит — только в глаза.
— Почему? — я делаю упрямый шаг вперед. — Я пришла, чтобы заняться с тобой сексом. Хочу оставить что-то на память себе и тебе.
— Малыш, это плохая идея, — хрипло произносит он, качнув головой.
— Почему? — повторяю я. — Я тебе не нравлюсь?
— Ты мне нравишься. Но помимо этого, есть куча других факторов…
— И ты мне тоже нравишься, — перебиваю я. — Даже больше… Думаю, я в тебя влюблена. У меня никогда такого не было раньше, даже близко… Когда смотришь на человека и тебе нравится в нем абсолютно все. Как он выглядит, как разговаривает, как ведет себя, как смеется…
Слова вылетают сами собой, желая объяснить, доказать, уверить, что мои чувства — не сиюминутная придурь. Что он, Александр, именно тот, кто мне нужен, и если по его же собственным словам я ему нравлюсь, тогда нет повода от меня отказываться.
— …мне совершенно все равно, что ты старше… Тебе же было хорошо со мной на том ужине — такое не сыграть.
Александр в два шага подходит ко мне, но, увы, не для того, чтобы заключить в объятия, а чтобы поднять халат и торопливо набросить мне его на плечи — как платок на клетку с попугаем.
Его лицо оказывается прямо надо мной.
— Малыш, мне сорок, а тебе всего двадцать. Как бы приятно нам ни было общаться — это слишком большая разница. По возрасту ты гораздо больше подходишь Марку, чем мне.
— Хватит называть меня «малыш»! — гневно шиплю я, задрав голову. — Я стою перед тобой в прозрачном белье, и ты точно видишь, что никакой я не ребенок. Какая разница, сколько тебе лет, если ни к одному своему сверстнику я не испытывала того, что чувствую к тебе! И