Хватит. Пора со всем этим заканчивать!
Я поднялся на ноги, и сфера, защищавшая нас, с легким хлопком развелась, растаяв в воздухе. Оставшиеся твари, почуяв исчезновение преграды, единым роем ринулись к своей беззащитной цели. Но не тут-то было.
— Кнут! — выдохнул я, и в руке моей, сплетаясь из ничего, оказалась длинная, извивающаяся плеть чистой энергии, гораздо более внушительная, чем я использовал до пополнения своего резервуара.
Воздух треснул от оглушительного грохота. Синий разряд, шипя и извиваясь, как живая змея, ударил по поляне, оставив на траве дымящийся черный росчерк. Твари, попавшие под удар, лопались, как пузыри, обращаясь в искрящийся дым. Я бил снова и снова, вкладывая в каждый удар всю свою холодную ярость. Еще. И еще. И еще! За полминуты я выжег землю вокруг нас, превратив атакующий рой в ничто. Остались лишь отдельные твари, ползавшие в отдалении, будто делая вид, что они тут ни при чем и просто выползли подышать свежим воздухом. Ну нет, ребята, на войне как на войне!
Я вытянул вперед руку, растопырив пальцы, а затем медленно сжал их, собирая энергию в точку. Вся необузданная мощь «кнута» стекла в нее, собираясь в ослепительно-белое, дрожащее на конце острие. Это было «копье».
Тщательно целясь, я стал выбивать этих тварей — всех, до кого мог дотянуться. Беззвучный луч, тоньше иглы, срывался с места, пронзал дрожащий, остро пахнущий озоном воздух, поражая паразитов. С каждым попаданием раздавался громкий, сухой хлопок, словно лопалась электролампа.
Наконец, я добил последних, и воцарилась тишина. Аура Верхотурова перестала «фонить» на всю округу, приобретая прежнее спокойствие и становясь похожей по своей насыщенности на мою.
Теперь можно было позаботиться о живых. Я вновь склонился над Верхотуровым, быстро просканировав его тело. Он так же тяжело дышал, лоб накрыла холодная испарина, но сердце билось ровно и мощно. Выживет. Его тело пережило сейчас чудовищную перегрузку, вполне способную убить неподготовленного адепта. Но это — будущий талант. Он выживет.
Я осторожно приподнял его голову и подложил под нее свернутый валиком плащ дворянина, а затем выпрямился, оглядевшись по сторонам. Кроме оцепеневшего и мелко крестившегося отца Василия рядом естественно никого не оказалось. Пришлось делать волокушу из двух палок и скинутой с себя рубахи, да тащить дворянина в более благоприятные места. Пока этим занимался и священник в себя пришел. Но был непривычно тих и задумчив.
Наконец в лесу появился просвет и я заметил среди деревьев знакомую шевелюру.
— Илейка! Давай бегом в деревню за телегой! Живо! Господин Верхотуров не может идти!
Мальчишка тут же сорвался с места. Я же аккуратно положил Илью Васильевича, переводя дух.
Верхотуров, придя в себя, с усилием приподнялся на локоть. Его взгляд блуждал, и я увидел в глазах шок от нового восприятия.
— Что я вижу? — прошептал он, глядя не на куст, а на тёплое свечение, его окружавшее. — Не глазами… Я ощущаю каждую травинку. Каждое движение под землёй… вон там… — он указал на корягу, за которой притаился «светлячок». — Там огонёк!
— Придется привыкнуть, — сказал я. — Теперь вы видите мир таким, какой он есть на самом деле.
Вскоре послышался скрип колёс и понукание лошади. Илейка вернулся не один, а с мужиками, которые пригнали телегу, доверху набитую сеном, но остановились на краю леса, не решаясь подойти ближе. Вот черт — ну все приходится делать самому!
Продолжая про себя материться, я помог Верхотурову встать с земли. Он всё ещё был слаб, его шатало. Поддерживая под руку, я довел его до телеги, где мужики подхватили еще слабого дворянина и осторожно уложили на сено. Телега тронулась, и мы всей толпой пошли в деревню.
Отец Василий, белый как полотно, молча двинулся следом. За всю дорогу он не проронил ни слова: его мир рухнул, и он, казалось, тщетно пытался собрать в голове его обломки. Шедшие следом крестьяне, вполголоса толкуя о нашем виде, бросали на нас полные тревоги и благоговения взгляды. Кажется, теперь уже все поняли, что я — не простой батрак, а тот, кто знает и может больше, чем сам барин.
В телеге Верхотуров постепенно приходил в себя. Уже мог сидеть, опираясь на охапку сена, и глядя на меня, тихим голосом задавал вопросы:
— Скажи мне, Михаил: кто это был там, в лесу? Почему я так остро чувствую ненависть к этим чудовищам?
Поскольку он стал обращаться ко мне та «ты», я решил ответить тем же
— Потому что они питаются теплом и жизнью. Теперь ты ощущаешь это напрямую.
— А от тебя… идёт сила. Я чувствую её, как жар от печи.
— Эта сила откликается на твою, — пояснил я.
Наконец показались покосившиеся избы деревни. Скрипучая телега свернула во двор Кузьмича. Хозяин и его сыновья быстро всё подготовили и помогли перенести Верхотурова в избу, уложив его на лавку в красном углу. Я попросил всех выйти. Когда за последним домочадцем закрылась дверь, дворянин, окончательно придя в себя, сел. Он долго смотрел на собственные руки, словно видел их впервые, а затем поднял на меня взгляд — и в нём уже не было прежнего превосходства, только растерянность человека, оказавшегося в чужой, страшной стране, где я становился проводником.
— Я не понимаю, что со мной, Михаил, — тихо сказал он. — Во мне буря… ураган, который я не могу контролировать. Это страшно… и в то же время… я никогда не чувствовал себя таким сильным и могущественным! А еще. Еще я видел как ты свободно обращаешься с этой силой! Видел, как от твоих рук и груди исходило мягкое, уверенное сияние, подпитывающее тот сияющий купол…
На какое-то время он замолчал, вспоминая подробности увиденного. Наконец, выдохнув, перешёл к делу:
— Михаил, я обязан тебе жизнью. И, похоже, чем-то большим. Я не могу оставаться здесь, но и ты не должен прозябать в этой глуши, среди невежества и страха. Поедем со мной в Пермь. Я даю тебе слово дворянина — ты будешь под моей защитой. Никто больше не посмеет тебя и пальцем тронуть. Отец мой даст тебе место в конторе на заводе, будешь моим личным помощником с хорошим жалованьем. Материалы для твоих изделий будут собирать специально нанятые люди. Тебе не придётся рисковать жизнью. Ты получишь достаток, безопасность и моё