Она сделала еще один шаг, преувеличенно морщась от боли. Ну-ну. Посмотрим, хорошая ли из тебя актриса, Ульяна.
— Проходи, садись, — кивнул я на простую скамью. — Где болит?
Она опустилась на скамью, осторожно, будто боясь рассыпаться, и указала на лодыжку. Я присел на корточки. Синяк действительно был — небольшой, лиловатый, но какой-то… искусственный. Словно его не получили при падении, а старательно натерли свеклой или долго мяли пальцами. Беглое сканирование подтвердило — ни растяжения, ни вывиха. Лишь легкое повреждение капилляров.
— Да, вижу, — сказал я, выпрямляясь. — Дело поправимое. Только вот, Ульяна, лечение нынче не бесплатное. Строительство дома закончилось, а мои силы и травы из воздуха не берутся. Чем платить будешь?
Она подняла на меня свои темные, как омуты, глаза и с мастерством столичной кокетки потупила взор.
— Денег у меня нет, господин лекарь. Но я… я сделаю все, что прикажете.
Ах, вот как. Прямолинейно. Даже слишком.
Я усмехнулся про себя. Что ж, на прямолинейность я отвечу тем же.
— Хорошо, Ульяна. Мне как раз нужна помощь. Цена за лечение твоего синяка — пучок громового мха. Знаешь такой? Растет в самом сердце Ведьминой поляны, на старом расколотом дубе. Принесешь мне его к закату — и лодыжка твоя будет как новая.
Я сразу решил назвать неподъемную, относительно, цену — чтобы в зародыше подавить желание у девушки и других подобных «Ульян» ходить ко мне по надуманных поводам и не отвлекать от работы. И не прогадал! Ее лицо разочарованно вытянулось.
— Да как же я пойду-то? И нога болит, спасу нет, и лес-то проклятый, Сами же говорили, не ходить туда!
— Ну, нога твоя не так уж плоха. Опухоли нет, один синяк только. Дойдешь, не развалишься!
Секунду она смотрела на меня, и в глазах ее боролись злость и отчаяние. А затем сделала то, чего я не ожидал. Застонав, она с глухим стуком рухнула на колени на дощатый пол.
— Простите, господин лека-арь… — голос ее сорвался, но она взяла себя в руки. — Обмануть хотела, правда ваша. Здорова я. Только сразу не гоните, дайте слово молвить!
Она подняла голову, и теперь в ее взгляде вместо кокетства горело отчаяние и упрямая, звериная воля к жизни.
— Возьмите меня к себе! Служанкой, работницей, кем угодно! Я все умею: и готовить, и стирать, и в доме порядок держать не хуже Аглаи буду. По дому ведь женская рука нужна! Я сильная, работящая! Не пожалеете!
Не нужны были способности телепата, чтобы понять — она искренна.
— Все видят, что вы не простой мужик, — продолжала она с горячностью. — И что не задержитесь вы в нашей дыре. А я… я не хочу здесь сгнить! Замуж за пьяницу, дети, скотина, да спину гнуть до самой смерти! Я в люди вырваться хочу! Пусть даже служанкой при господине… только бы не здесь!
Она замолчала, тяжело дыша. В мастерской повисла тишина, нарушаемая лишь жужжанием мухи под потолком. Ндааа… Хитрая девка, и бесстыжая. Но если оставить за скобками всю двусмысленность ситуации, то надо признать: она решительна, смела и готова поставить на кон все ради шанса на другую жизнь. И, черт побери, я уважал ее за это.
— Ладно, встань, Ульяна, — сказал я наконец, и голос мой прозвучал мягче, чем я предполагал. — Я подумаю. А теперь иди.
Она медленно поднялась с колен, бросила на меня долгий, полный надежды и страха взгляд и, не сказав больше ни слова, вышла.
А я остался стоять посреди мастерской, размышляя. Предупреждение Аглаи обрело плоть и кровь. И это подбросило мне новую, неожиданную, но, возможно, очень полезную идею. Может, действительно мне завести служанку? Не то чтобы у меня тут много дел, но все равно — тут прибрать, там постирать, здесь подмести… Конечно, есть Семен, но на него у меня складывались уже совсем иные планы. Принеси-подай, подмети, убери — это все ерунда. Мне нужен доставщик магических ингредиентов из леса, вот что! Вот к этому –то мы сейчас и приступим!
И, только закончив завтракать, я приказал:
— Собирайся, Семён. В лес идём.
Веник выпал из рук слуги. Совершенно белый, он обернулся ко мне.
— В… в лес? — срывающимся голосом пролепетал он. — Не надо, Михаил Иванович! Помилуйте! Не гоните туда! Там… там же…
Задыхаясь от ужаса, он с глухим стуком упал на колени, простирая ко мне дрожащие руки.
— Всё что угодно прикажите! Двор перекопаю, воды на год вперёд натаскаю! Только не в лес! Там смерть!
Да что такое? Сговорились они сегодня, что ли, на коленях передо мною ползать?
Чувствуя подступающий гнев, хотел было наорать на него, но вовремя взял себя в руки. В сущности, не за что на него сердиться. Его в том лесу клещевик захватил — конечно, он боится туда возвращаться! К тому же руганью тут не поможешь. Его паника — вещь иррациональная, но реальная, и просто приказать ему не бояться — все равно что велеть воде не течь вниз. Значит, его страх нужно не ломать, а правильно направить.
— Боишься леса, Семён? — спокойно спрашиваю я. — А меня ты не боишься?
Он вздрагивает, будто от удара, и вжимает голову в плечи. Молчит. Ответ и так очевиден.
— Там, в лесу, — продолжаю я, чеканя каждое слово, — твари, которые могут тебя убить. Это правда. Но рядом со мной ты будешь в безопасности. Ты же мой слуга — я тебя не оставлю! Сделаю так, что ты будешь защищён. Сейчас смастерим амулет, который отвадит от тебя эту нечисть. Но имей в виду: если ты ослушаешься моего приказа, или задумаешь против меня недоброе — никакой амулет тебе не поможет. И тварь, что сидела в тебе, вернётся. Я лично прослежу за этим. Выбирай, какой страх сильнее.
Он смотрит на меня, и в глазах его плещется отчаяние. Он в ловушке, и выход из нее только один — полное подчинение моей воле.
Видя, что урок усвоен, смягчаю тон.
— Встань. Принеси-ка мне новый нож, да наточи поострее.
Быстрее ветра Сема исполняет порученное. Беру со стола небольшой, гладкий брусок измененной липы. Металлизированные прожилки в ней тончайшие, лучше всего подойдут под нужный амулет. Нож в моей руке движется быстро и точно, срезая тонкую