Нет. Вот это была неправда. Он сразу ее заметил. С самого первого дня. А на второй день уже обшарил ее вещи. А на четвертый вел капитальную слежку, потому что понимал, что ему до чертиков нужно узнать об этой женщине буквально всё, иначе он просто до утра не доживет. И как Даша могла считать, что ему безразлична? Ведь Роман из кожи вон лез, чтобы убедить ее в обратном, доказать, как она важна для него! Почему она не видела? Почему отказывалась понять?
Елка всё еще горела. И пахла на всю ивановскую. О Даше напоминала, сучка.
35. Вторые два дня без Даши
Утром второго января Роман чуть не сорвался. Но ему было нельзя. Со вчерашнего дня он решил, что попробует завязать с коньяком, а без этого оружия его убежденность в том, что он – мужчина и сможет как-нибудь перетерпеть – начала постепенно рассеиваться. Трудно было без нее. Впереди ждала неделя выходных, и Роман стал думать, как отвлечь голову от мыслей о Даше.
Лететь на моря не хотелось. Он, почему-то был уверен, что океан без его женщины на него сейчас подействует даже хуже, чем елка. Тоска съест. Нет, он лучше будет пялиться на это ужасное дерево. Так воспоминания о Даше становились хоть немного более осязаемыми. И Роман решил, что настало время для покаяния, а раз он не мог адресовать его тому человеку, которому оно в первую очередь предназначалось, то решил… поехать к жене.
Но уверенности в том, что, во-первых, она дома, а, во-вторых, пустит его на порог после того, как он себя с ней повел, не было. Тем не менее других мыслей не проклюнулось, так что Роман решил попробовать. Заехал в торговый центр, купил огромный и, наверное, несъедобный торт и ужасно безвкусного плюшевого медведя с себя ростом. Вспомнилась «Бриллиантовая рука»:
– Детя́м – мороженое, а его бабе цветы… Идиот! Детям – мороженое!
Точняк, как в фильме! Роман и сам не знал, кому из них какой подгон в итоге достанется. Если только они на пару с дочкой его этими самыми подгонами не… отподго́нят…
Софья была дома: машина стояла на месте, и на ней недавно ездили. Роман перехватил медведя подмышкой, чтобы тот окончательно не сполз и не протер собой все близлежащие тротуары, и медленно побрел к дверям дома. Ноги, блин, не несли. Но покаяние – есть покаяние. Времени на Соловецкие скиты у него всё равно не будет, так что придется обходиться сподручными средствами…
Жена чуть не аукнулась от его… наглости. Судя по ее лицу, появление дорогого супруга на своем пороге она восприняла именно так. Роман, натасканный неделями отношений с Дашей как пёс кинолога на наркоту, проявил чудеса реакции. Он не дал жене не только прийти в себя, но даже уйти в себя. Она еще была в процессе последнего, когда директор спецотдела уже запёрся на порог со всем своим скарбом. Он брякнул торт на пол, отпихнул медведя в проход подальше от себя и срочно закрыл дверь. Только после этого начал.
– Соф, я это… Разденусь пока. А ты чайник ставь. Поболтать надо.
Она открыла рот на шесть часов. Потом стрелки сместились к пяти. Это Софи́ так немного скривилась. Глаза выползли как улитки из раковин. Точная ассоциация, Роман прямо представил, как сначала появляется такая маленькая бежевая субстанция, а потом разрастается настолько, что невозможно поверить в то, как вся эта масса до этого умещалась в маленьком домике на ее спине. Роман никогда раньше не замечал, что у Софьи такие большие глаза. Радовало одно, даже в самой гнилой ситуации он еще не утратил способности к юмору…
– Я серьезно. Всё равно не уйду пока не поговорим. Так что прояви великодушие. Это в последний раз, обещаю.
Она помотала головой и прошла в кухню. Роман разделся, взял торт, подцепил медведя за заднюю лапу и поволок всё это добро в их огромную кухню. Точнее, в кухню Софьи. Квартира по разделу отходила ей и дочери.
Приземлил гиганта на пол в углу, поставил торт на стол, снял крышку.
– Наверное, мерзкий, но этот был самый большой.
Софья посмотрела. В глазах презренье. Она не собиралась веселиться.
– Медведь, как ты уже поняла, тоже. Сами с Адой разде́лите. Может, ей торт больше понравится. А вообще… Я что пришел…
Роман посмотрел жене прямо в глаза:
– Я хочу перед тобой извиниться.
Софья усмехнулась, он же оставался серьезным.
– Я был не прав. Мы давно должны были развестись. Этот брак был обречен с самого начала. Ты это теперь понимаешь не хуже меня. Но ты не хотела разводиться. Так вот… Я должен был настоять и поступить по-мужски. Я украл у тебя очень много времени, Софи́, но понял это только сейчас.
– Коне-е-ечно! Ты по-о-онял! Да ты просто втюрился! И раз такие речи толкаешь – тебе сильно хреново!
– Да.
Она снова усмехнулась.
– Понял он. Тебе наплевать на всех, кроме себя. Так что не строй из себя Марию Магдалену.
– Всё так. Именно потому я и понял, что мне наплевать на всех, кроме себя. Только когда сам испытал – стало ясно. И стыдно перед тобой. Я сейчас тебе серьезно говорю. Ты же знаешь, мне на фиг не впёрлось что-то кому-то доказывать. Или сидеть тут и комедию перед тобой разыгрывать. С дебильными медведями и идиотскими то́ртами. Просто встал утром, вспомнил, что сегодня второе января, вчера Новый год был, и подумал, что мы его так ни разу за всю совместную жизнь по-человечески и не отметили. И грустно стало. За себя, за тебя, за Аду, она ведь ни в чем не виновата. То, что было, я исправить не смогу. И за то, что будет, тоже не ручаюсь. Так у нас с тобой сложи́лось. Но мне жаль. Правда, Софи. И я хочу, чтобы без меня тебе стало жить чуточку легче, чем было со мной.
– Ты меня растрогать, что ли, хочешь? После того, что сделал две недели назад?
– Ублюдок, согласен. Знаешь, я тебе скажу даже, что мне впервые в жизни стало стыдно за то, как я с тобой себя повёл. Ты же знаешь, я никогда тебя не использовал. И не врал тебе. Гулял, но не скрывал, что измениться не получилось. И