Роман умолк, но вскоре добавил:
– Я пришел не для того, чтобы тебя растрогать. И не жду прощения, мне на него даже, наверное, наплевать. По крайней мере, могу сказать точно, что если бы на твоем месте был я, то не простил бы. Тоже позвонил бы отцу и изложил всё по пунктам. Ты ведь именно это сделала, верно?
Взгляд Софьи сделался жёстким. Цель его прихода начала для нее прорисовываться. Но его жена впервые ошибалась. И Роман не преминул развеять ее обманчивое соображение:
– Да не парься ты! Я с миром пришел. Ты правильно всё сделала. Иван Анисимович – твоя настоящая семья. Я для тебя чужой человек, к тому же враждебный.
Непроизвольно в голове Романа снова прозвучали самые болезненные слова на свете:
– Непредсказуемый из враждебного мира чужак.
И как он только что почти теми же словами описал, кем являлся для собственной жены? Может, он, и правда, просто такой и есть? Для всех? Но Роман вернулся к речи, которую сейчас толкал:
– Так что на твоем месте я поступил бы точно также.
Софья немного смягчилась, но она всё еще держала ухо востро.
– Да, я позвонила отцу. А как ты узнал?
– Сложил два и два. В моем номере сто пудов стояла прослушка. Они стали ей звонить в ту же минуту, как я в душ ушел. Твой отец знает, что я к водоплавающим не отношусь, так что у них было очень мало времени. По факту можно было что-то успеть только пока я был в душе. Выходит, это была прослушка. А так работать по банальной секретарше никто бы не стал. Значит, ты ему рассказала.
– Ром, ты что, правда, так втюрился? Я до сих пор до конца не могу в это поверить. Неужели такое могло произойти с тобой? Ты же… скотина бесчувственная!
– Э-э, как ты меня ласково… Думал, что я у тебя с чем по хуже ассоциируюсь…
Он вздохнул.
– Это не важно, Софи. Главное, что я понял, что не хочу с тобой расставаться… ну, чтобы врагами остались, в общем. Ты мне можешь не верить, но я тебе всё это должен был сказать. И прощения попросить за то, что использовал. Молодец, что ответила той же монетой. Во-первых, я заслужил, во-вторых, понял, как сильно тебя достал. Но одно могу сказать тебе точно: если бы всё кончилось плохо – я бы тебя убил. Я серьезно. Но плохо не кончилось. Поэтому я здесь и извиняюсь. И предлагаю вот что: давайте хотя бы один раз проведем Новый год как нормальные люди. В отцы-мужья я не гожусь, так что строить из себя образцово-показательного не буду. Но мы можем просто съездить втроем на аттракционы, поесть мороженого, вернуться сюда, в твою квартиру, я на нее не претендую, поужинать вместе и лечь спать как семья. Один раз в год. Я у себя лягу, в кабинете, ты у себя. Ада где хочет пусть спит. А утром я встану, приготовлю завтрак – один раз в год, в честь Нового года, вместе съедим его, и моя миссия будет выполнена. Я уеду. И если не захочешь, больше никогда не вернусь. А захочешь – обсудим. Но я тебе не обещаю, что когда-нибудь буду способен на большее.
Она смотрела снизу вверх. Обдумывала услышанное. Потом сказала:
– Ада приедет вечером. Так что аттракционы только если завтра. Остаться можешь. Мы уже почти разведены. Я привыкла и давно смирилась. Поэтому не против.
– Хорошо. Спасибо, что не выперла. Могла просто из окна выбросить. Торт будешь?
– Буду. Должна же от тебя быть хоть какая-то польза?
Да уж, метаморфоза! У его жены тоже откуда ни возьмись прорезался юмор! Или, может, это просто он, скотина бесчувственная, раньше никогда в ней его не обнаруживал? А сейчас вот как возьмет и выяснится, что она вообще классная баба, а это он сам все двенадцать лет был чурбаном с глазами… Да уж, Даша даже с другого конца Москвы доставала его своим… откровением.
Ада вернулась через два часа. Зашла в кабинет. Видимо, мать сообщила, что он здесь, попросила почтить, так сказать, отца-батюшку, присутствием. Роман видел, что всё последнее время ребенок его боялся, и постарался смягчиться настолько, насколько у него вообще такая опция была заложена в первоначальных настройках.
– Привет, А́дик!
– Привет. – Получилось хмуро.
– С Новым годом заехал поздравить.
– Угу.
– Ужасного медведя видела? Это – мой.
Улыбнулась:
– Медведь, действительно, ужасный, пап.
– Знаю. Сам выбирал. Это ты еще торт не пробовала.
Усмехнулась.
– Адюша, хочешь, мы его с тобой из окна выбросим?
– Торт?
– Медведя.
– Ты что? Зачем? Он же там замерзнет!
– Он – белый. Значит, полярный. Ему там только лучше будет. Здесь для него слишком жарко.
– Нет, пап, не хочу.
– Значит, не такой уж он и ужасный… Уж не ужасней меня!
И Роман состроил страшную рожу. Ада засмеялась.
– Я сегодня у вас переночую. Можно?
Опять посерьезнела. Молчит.
– Ну пожа-а-алоста! В честь праздника!
– Праздник вчера был, пап.
– Вчера папа не мог. Вчера папа напился. Так что считай, что у меня праздник сегодня.
Снова улыбнулась.
– Тогда можно.
– А ты ко мне придешь хотя бы на пятнадцать минут? А то завтра праздник кончится, и мне опять надо будет идти. И я тебя до следующего праздника не увижу. А хочется. Хоть немного посмотреть.
– Пап, что с тобой? У тебя что, кто там?, никого нет дома!?? Странный ты сегодня…
Он рассмеялся. Оказывается, дети в двенадцать лет умеют юморить не хуже взрослых… Нет, он определенно отстал от жизни дочери. И вообще от жизни… Она тут полным ходом без него проходит. Даша, Даша… Вечно она в его голове. Даже когда перед родной дочерью пытается закрыть хотя бы часть своего долга, в его голове одна Даша. Он неисправим.
– Да, Адик, это точно. Знаешь, такая фраза есть: устами младенца…
Она закончила:
– … глаголит истина. Знаю.
– Ну вот.
– Ты странный очень сегодня. И смешной. Я приду к тебе посидеть. Только позже, ладно? Мы с Маринкой Ерофеевой созвониться договаривались. А после – приду.
Утром Роман, как и обещал, сделал завтрак. Ели, почти не разговаривая. Но всё же Ада улыбалась. Они вчера очень смешно читали какую-то дурацкую новомодную сказку. Он решил, что совсем отсталый, но потом выяснилось, что они с дочерью испытывали одни и те же чувства. Сразу полегчало. Обоим. Вдоволь наржались.
После