***
В конце концов, надо же чем-то заниматься? Нельзя ведь все время проводить в отчаянии и жалости к себе – тем более, что теперь ничего нельзя исправить.
Для Адемин тоже приготовили хорошую плотную бумагу, мольберт и краски – Эрик сел на скамью так, чтобы было видно белый мостик, который перебрасывался через пруд, как браслет через девичью руку, и сказал:
– Когда-то мама гуляла здесь со мной. Мне нравится это место.
– Здесь очень красиво, – улыбнулась Адемин. Динграсс, которая устроилась на складном стульчике в стороне, негромко заметила:
– Это была единственная прогулка за много лет.
Эрик кивнул. Да, Динграсс права, королеву можно понять: если у твоего сына беда с головой, то вряд ли ты захочешь его нянчить, играть с ним и гулять. Скорее всего, ты будешь делать вид, что это вообще не твое дитя. Что его подбросили тролли, а ты тут вообще не при чем.
Наверно, и с Рейвенаром никто не гулял. Он рос, не зная тепла, нежности и ласки, и выросло из него… вот это. Вспомнилось рассвирепевшее лицо принца, который увидел свою акварель в чужих руках – и в нем искать опору? Да он скорее разберет по косточкам и зажарит, чем откроет свое сердце.
Эрик рисовал быстро, нервными порывистыми движениями. Он полностью погрузился в работу и, кажется, даже забыл, что рядом с ним кто-то есть. На белой плотной бумаге проступал не сегодняшний день, а воспоминание: женщина в темном платье вела за руку мальчугана, который поднял руку и рассматривал бабочку, севшую на его палец.
В голове зашумело, мир подернулся серым. Если бы Адемин не сидела, если бы не вцепилась пальцами в скамью, то упала бы. Что с ней сделали? Выбросили из привычной жизни, отдали на забаву монстру – о какой опоре вообще может идти речь, кому она нужна?
– Дышите, – посоветовал Эрик, не глядя в ее сторону. Кисть по-прежнему летала по бумаге, женщина с мальчиком проступали из мешанины пятен. – Носом. Сейчас это пройдет.
Пройдет? Он не понимает, о чем говорит, бедняга. Он любит брата, эта любовь, возможно, помогает ему не тонуть в пучинах душевной болезни – но и Рейвенар любит его. А с Адемин он жесток, он знает ее тайну, и только Богу известно, когда и как он воспользуется этим знанием.
– Простите, – сказала Адемин, сумев-таки совладать с собой. – Мне очень тяжело.
– Я понимаю, – в голосе Эрика прозвучало нескрываемое сочувствие, но он так и не обернулся. – Но вы привыкнете. Человек ко всему привыкает.
Если в столовой он говорил развернутыми фразами, то теперь его слова сделались ломкими и короткими. За рисованием он снова погрузился в свой внутренний мир и не хотел выбираться оттуда. Эрик, наверно, даже не заметит, если Адемин встанет и уйдет, но она, разумеется, не стала этого проверять.
– Смотрите-ка! Кто это у нас здесь?
Из-за изящной живой изгороди выпорхнула стайка фей: жены принцев, сестры принцев, их фрейлины и служанки, и Динграсс тотчас же поднялась со своего стульчика и встала рядом с Адемин, словно рыцарь-защитник. Угрюмое лицо принцессы Леммы было украшено запудренными царапинами, и она держалась чуть в стороне – вчерашний урок пошел впрок. Принцесса Софи рассмеялась и сказала:
– Вы, душенька, должны поучиться этикету, хотя бы у вашей фрейлины. Динграсс, конечно, колода, но она знает, что при нашем появлении положено вставать и кланяться!
Началось. Адемин не станут кусать в присутствии мужа, но сейчас Рейвенара не было рядом, и крокодилы защелкали зубами. Стараясь сохранять невозмутимый вид, Адемин продолжила рисовать и ответила:
– У вас, как я вижу, тоже проблемы с воспитанием. Когда венценосные особы встречаются, то те, кто пришел, здороваются первыми.
Девушки рассмеялись. Фрейлины угодливо улыбались, глядя на своих хозяек, дескать, неужели она считает нас ровней себе?
– Венценосная особа? – с улыбкой спросила Лемма. – Где же она? Я вижу лишь ублюдка короля Геддевина, которого он сплавил нам.
– Бедняжка, у вас и со зрением беда, – с искренним сочувствием заметила Адемин. – Вы не видите родного брата?
Эрик нервно дернул стиснутыми в кулак пальцами возле виска, и на лицах принцесс и их спутниц появилось брезгливое нервное выражение. Эрик мог быть безумцем, но он оставался принцем – и раз уж вести речь об этикете, то девушки должны были приветствовать его первыми.
Динграсс усмехнулась, глядя с нескрываемым торжеством.
– Ах, да! – воскликнула Белла. – Милый Эрик!
И девушки поклонились, приветствуя его высочество. Эрик не обратил на них ни малейшего внимания – уйдя в себя, он продолжал рисовать.
– Его и правда трудно было заметить, – сообщила Джейн. – Его заслоняла какая-то стокольская свинья… кто, кстати, впустил ее сюда?
Ничего нового. Над Адемин издевались в родительском доме, и во дворце короля Моргана ей приготовили участь девочки для битья. Мужу она жаловаться не станет, не те у них отношения, чтобы просить о поддержке и помощи – значит, налетай! Язви, кусай и жаль!
– Наверно, тот, кто впустил старых горбатых верблюдиц? – с небрежной улыбкой поинтересовалась Адемин, и Джейн, которая и в самом деле немного сутулилась, дернулась всем телом, пытаясь выпрямиться.
Ей было далеко до идеальной осанки остальных девушек. Наверно, до появления Адемин именно она была девочкой для битья.
– Милые дамы, вам не кажется, что эта свинья слишком много болтает? – сурово осведомилась Софи и изящным жестом засветила сгусток боевого огненного шара на ладони. – Может, пора подпалить ей щетинку?
Белла и Джейн с довольными ухмылками подбросили свои шары – нет, эти заклинания не убивают, но вот обжечь могут – и Динграсс шагнула так, чтобы закрыть собой Адемин и Эрика. В руке фрейлины сверкнул маленький кинжал, и Лемма вдруг воскликнула:
– Назад! Все назад!
Принцессы отшатнулись в сторону, и их заклинания угасли и развеялись с легким хлопком. На лицах отразился страх – конечно, они боялись не Адемин, а чего-то другого, того, что бросило на мир сиреневые отблески света, дымясь где-то