На самом деле мы с Ермоловой сильно заморочились по этой теме. Как вернулись и получили показательную порку от Полуэктова — влезли в сеть и нашли все те странные случаи в Ингрии, свидетелями которых стали вечером. Дрались на Невском — японцы. Выбросились из окна и расшиблись о тротуар — тоже японцы! И зарезали себя сразу в пяти кафешках по всему городу — опять японцы! Что характерно — убивались они исключительно сами, то есть — японцы потрошили японцев, или совершали самоубийства в одиночестве. Наш парень в кафешке, похоже, тоже зарезаться хотел, но я ему не позволил, вот он и фиганулся кумполом в стену, бедолага. Из местных при этом никто не страдал, что характерно.
Слухов и домыслов в сети гуляло предостаточно. Основной лейтмотив: разборки двух дзайбацу — Ямагучи и Обаяси, они там уже пять лет делили между собой полуостров Сиретоко, что на Хоккайдо, и никак не могли остановиться. Самураи и служащие обоих корпораций-кланов мочили друг друга по всему миру, где только могли встретить. Однако главы дзайбацу — Тадао Ямагучи и Икуто Обаяси всячески отнекивались от таких обвинений и сообщали, что никто из погибших за последний месяц в Ингрии сынов Страны Восходящего Солнца к их кланам не относится.
— Икуто-Икуто… — сказала Эля задумчиво, плотно прижимая проклеенный корешок книги. — Иди на Федуто!
— Погоди-ка! — ошарашенно посмотрел на нее я. — А я знаю этого твоего Федуто!
— Что, прости? — она даже книгу отложила. — Я же просто так… Какого Федуто?
— А оно и не просто так получается! А самая что ни на есть матерая дичь! — принялся размахивать руками я. — Гоблины, они, конечно, народ говнистый и суеверный, и вообще — я им не доверяю, но, понимаешь ли, я тут не так давно посылку завозил на Грибанал, и там старосту гоблинского звали Федот Наяков, а привратника — Яков Навсяков!
— Да ну? Что, как в этой детской приговорке? А Икуто тут причем?
— Так ты ж сама сказала — Икуто-Икуто!
— С Федота Наякова, с Якова Навсякова! — прыснула Ермолова. — Слу-у-у-ущай, а тот шиноби, который тебя крал, может, он тоже — Обаяси?
— Я точно сказать не могу, но вроде бы шиноби в систему дзайбацу не входят, наемники они. Корпоративные самураи почти сплошь боевые маги, а шиноби — иллюзорники. Вряд ли они бы вписались… — задумался я. — Но Барбашину все это рассказать, конечно, стоит.
— Думаешь, он не знает? — покачала головой Эльвира и тут же посерьезнела. — Помнишь про самый главный грех магов? Так вот — наша аристократия и состоит из магов. Они думают, что самые умные, и у них все под контролем, а потом случается какая-нибудь Васюганская Хтонь — и все имеют бледный вид!
— Бледный вид? — удивился я. — А ты откуда это выражение знаешь?
— Репетитор у меня была из Великого Княжества, по биологии! По сети с ней занимались, такая фактурная кхазадка, даже директором школы вроде бы работала!
— Офигеть, как тесен мир… — почесал затылок я. — Но с Барбашиным я все-таки поговорю. Мало ли!
У нас оставалось еще, наверное, двадцать книг, и кое-какие из них уже подпрыгивали и дергались, нетерпеливо ожидая своей очереди на ремонт. А вот «Левитация для начинающих» — она и вовсе летала вокруг нас, страницы во все стороны рассыпая — наверняка, чтобы показать, как сильно она нуждается во внимании. Артистка, а не учебное пособие! Вредина! Нам же потом по всей библиотеке ее внутренности собирай!
— А ну — лежи спокойно! — погрозила пальцем Ермолова, и дурная книженция демонстративно открылась и захлопнулась, ну, чисто истеричка!
Но на стол все-таки улеглась. Это не «терновый куст», это травмпункт в психоневрологическом книжном диспансере какой-то!
* * *
Удар Юревича — хороший такой кросс в челюсть — заставил меня покачнуться и сделать несколько шагов назад. Матвей тут же остановил бой и метнулся ко мне:
— Нормально, Миха? Нормально? — он, хоть и носил негатор, но все равно дергался: понимал, что значит быть боевым магом.
— Норма-а-ально, — шмыгнул носом я. — Хороший удар.
— Удар так себе. Как и твоя реакция. Много пропускаешь, потому что мало тренируешься, — скривился Юревич. — А у нас отборочный тур вот-вот!
— Три тренировки в неделю! — возмутился я. — Куда уж больше?
— Я тебя умоляю… — начал Матвей, но я его перебил.
— Слушай, ну, не собираюсь я быть профессиональным кулачником! У меня другие интересы в жизни есть, понимаешь? И военным я не буду, хотя кулачный бой для военного — так себе подспорье, сам знаешь. Чего ты прицепился? Ты с детства в спорте, постоянно на стадионе, на ринге, и все такое. А я — нет! Я драться нормально в интернате начал, и там уже правил не было…
— Что — подносом в рожу? — ухмыльнулся Матвей. — Как Вяземского?
— Подносом в рожу, головой об раковину, табуреткой по хребту… — я поежился. — Ничего хорошего, дичь, да и все. Я подраться люблю, но книжки мне больше нравятся. Если они вокруг головы не летают и истерики не устраивают, конечно.
— Ага, — сказал он. — Мне про энциклопедию на букву «Г» уже рассказали! Ты кому-то энциклопедией нос сломал, правда?
— Зуб выбил, — буркнул я, перелезая через канаты.
— Ты чего — обиделся? — удивился он.
— Ничего не обиделся! Я что, дурак что ли — обижаться? — еще сильнее удивился в ответ я. — Завтра повторим, Мотя. Ой, не завтра — послезавтра!
— Вот об этом я и говорю! Именно об этом, Титов! — в спину мне прокричал Юревич.
Он ненавидел, когда его Мотей зовут. А я, конечно, это знал. Ну да, да, мне было завидно. Когда я смотрел, как кто-то что-то делает первоклассно — у меня аж кошки на душе скребли. Особенно когда этот кто-то со мной