А рукопашка. Каждый день. Пока не победишь. А если не победил — остаёшься на ковре и дерись дальше, пока не сможешь встать. И ты всё равно встанешь.
В борделе стояла духота. Акамацу хохотнул и запрокинул голову.
— А как мы мух ловили, — сказал он себе вполголоса. — Сначала руками, потом двумя пальцами. Один чудик научился ловить их палочками для еды… Вот тогда я понял, что мы все уже не люди, мы хищники.
А может, и хорошо, что меня с «Кага» сюда пихнули, — лениво подумал Акамацу, развалившись на полу борделя и глядя в потолок. — Где бы я ещё разом нашёл столько баб, столько сакэ и столько китайских самолётов, которые сами лезут под прицел? Пусть и лететь приходится через пролив.
Он ухмыльнулся, глотнул ещё и откинулся на спину, положив руку на её бедро. Девчонка дёрнулась, но не посмела отодвинуться. А он закрыл глаза и позволил памяти снова утащить его в небо.
Акамацу ухмыльнулся ещё шире — всё равно ведь завтра будет новый день, новая выпивка и новая охота в небе.
Глава 12
Пынь Фу и Сам Сунь
Февраль 1938 года. Аэродром Ханькоу, основная авиабаза советских «добровольцев».
Лёха лежал на койке, закинув ноги на стену, и держал над собой потрёпанную книжицу с жёлтой бумагой. Бумага шуршала, буквы были полустёрты, но от этого книжка казалась ещё ценнее. Попала она к нему почти случайно. В Москве Лёха пытался найти нормальный учебник китайского языка, думал взять что-то академическое, но, как и многое в Союзе, даже такая экзотика оказалась страшным дефицитом. В военторге он спросил «есть ли китайский учебник», и продавщица, не моргнув глазом, с готовностью сунула ему это издание. Другого нет! И он таскал её в вещмешке как личный трофей.
Теперь, лёжа в казарме, он читал вслух китайские фразы и дублировал их по-русски, чтобы лучше запоминать. На деле же он впитал весь текст целиком буквально за пару дней — память после операции переброса от «зелёных человечков» работала как промокашка, только вот произношение оставляло желать лучшего.
— Тимужы тяосинь! — выкрикивал он в потолок. — Тоус ян ба! Цзой ци шоу!
Хватов, пытавшийся запихать карту в планшет, только крякнул и покосился.
— Командир, ты с такой громкостью всех японцев во всём Китае до нервных коликов сразу запугаешь!
В этот момент дверь открылась, и в казарму аккуратно проник старший лейтенант Василий Похмелкин — ВВСник из сухопутных, летающий на СБ, хитрый и вкрадчивый, как кошка.
— Алексей, помоги товарищам! — сказал он с улыбкой и присел на край койки. — Сходи с нами на рынок. Ты единственный, кто хоть что-то на этом чирикающем языке знаешь. Ладно тебе прибедняться, вон, целую книжку уже освоил! Поможешь с китайцами объясниться.
— Да ну, — отмахнулся Лёха. — С этим набором фраз на рынок? Они там не поймут ничего.
— Давай, очень надо! — вкрадчиво продолжал Похмелкин. — Ну что ты, нам всего-то… Скажешь пару слов — и дело сделано.
Лёха вздохнул, поднялся, сунул книжку за пазуху и пошёл. Если бы он только представлял, в какой «блудняк» превратится эта вылазка.
… Вечером того же дня, в кабинете Андрея Герасимовича Рытова, главного комиссара на аэродроме Ханькоу да и вообще в Китае, разыгрывалась сцена, достойная пера Ильфа и Петрова. Комиссар сидел за столом, качался на стуле и едва скрывал улыбку. С лица можно было писать Будду — настолько он наслаждался представлением.
Перед ним стояла делегация китайцев. Двое возбуждённо верещали что-то на своём языке, перемежая крики с низкими поклонами, и всё время подозрительно косились на Лёху. Сбоку находился пожилой сухощавый мужчина в поношенном костюме, с осанкой бывшего офицера.
— Александр Васильевич, бывший поручик императорской армии, — представился он, чем вызвал исключительно недовольное выражение лица батальонного комиссара. — Жил в Харбине ещё с двадцатых годов, а теперь вот китайцы привлекли меня в качестве переводчика.
Переводчик слушал китайцев, хмыкал, махал рукой, обрывал гомон, а потом переводил на русский:
— Они говорят, что все мандарины, сушёная рыба, фрукты и даже рисовый самогон — это дары великим советским воинам.
Китайцы снова заголосили и посыпались новые поклоны.
— Но ещё они очень просят, чтобы великий воин Сам Сунь, — переводчик показал рукой в сторону Лёхи, — приходил к ним на рынок когда угодно и за чем угодно. Они всё привезут сами. Только просят больше не кричать таких страшных и грозных команд. Сегодня половина торговцев разбежалась, побросав товар, половина до сих пор прячется и уверена, что город захватили японцы.
Батальонный комиссар скосил глаза на Лёху.
— Алексей, а что ты им такого сказал?
— Тимужы тяосинь! Тоус ян ба! Цзой ци шоу! Тан ся! Ци ли! Бе шу хуа! Сянхоу чюань! Во мэнь яо цин нимынь ли кай Сулень да Линту! — радостно отчеканил Лёха всё богатство своих китайских познаний.
Китайцы аж присели, дружно зашептались и вновь уставились на него с благоговейным ужасом.
Главный политический руководитель слегка скривился, но вопросительно повернул голову к переводчику.
— Прекратите провокацию! Сдавайтесь! Встать! Руки вверх! Ложись. Не разговаривать. Повернитесь кругом. Требуем покинуть территорию Советского Союза, — явно наслаждаясь моментом озвучил тот.
— Алексей! — политический руководитель всех советских лётчиков в Китае укоризненно посмотрел на нашего героя. — Ты где этого набрался?
— Как где⁈ — Лёха гордо вытащил из-за пазухи брошюру. — Вот! «Краткий китайский разговорник советского пограничника». Утверждено НКВД СССР!
Переводчик, бывший поручик Белой армии, совершенно искренне заржал, затем, утерев слёзы, достал из портфеля пару потрёпанных томов и протянул Лёхе:
— Вот, товарищ лётчик. Это вам куда нужнее будет. Харбинский учебник разговорного языка. «Хуа-юй кэ-бэнь».
Рытов внимательно осмотрел оба тома учебника, пролистал каждый и наконец, поджав губы, кивнул и передал их Лёхе. Когда делегацию наконец выставили за дверь и наступила тишина, Рытов тяжело выдохнул, откинулся на спинку стула и прищурился:
— Хренов… А самогон-то где?
— Какой самогон⁈ — Лёха развёл руками, невинно хлопая глазами.
— Рисовый! — сбить с мысли в такой теме политработника было невозможно.
Мешок мандаринов, сушёная рыба