Алексей кивнул. Это подтверждало его опасения – технология не только не исчезла, но эволюционировала, адаптировалась, становилась более опасной.
– А система контроля?
– Полностью перепроектирована после нашей вирусной атаки. Новая версия, кодовое имя «Дионис», использует другой протокол, менее централизованный. Вместо прямого контроля – тонкое влияние через эмоциональные центры мозга. Субъект сохраняет иллюзию свободы воли, но его решения подталкиваются в нужном направлении.
– Изящно, – признал Алексей. – И гораздо сложнее для противодействия. Нельзя освободить того, кто не осознаёт своего подчинения.
Он поднялся, помогая Анне встать. Вместе они пошли по узкой тропинке к домику, где уже горел свет и поднимался дым из трубы – в прохладные вечера Алексей предпочитал архаичное, но уютное тепло настоящего огня.
– Васильева тоже прислала отчёт, – продолжила Анна, когда они вошли в тепло дома. – После операции в «Горизонте» она ушла в глубокое подполье, но сохранила некоторые контакты. По её информации, «Синдикат» уже начал внедрение первой партии новых имплантов. Пока в ограниченном масштабе, фокусируясь на ключевых позициях – военные, политики, финансисты.
Алексей кивнул, подкладывая поленья в печь. Его движения были точными, экономными – даже в таких простых действиях проявлялась гармония между человеческой частью, ценящей тепло настоящего огня, и машинной, оптимизирующей каждое движение.
– А что с другими операторами? – спросил он. – Теми, кого мы освободили?
– Разные пути, – Анна сняла куртку и села в старое кресло у огня. – Некоторые, как Ян, присоединились к сопротивлению. Другие предпочли исчезнуть, начать новую жизнь вдали от конфликта. Третьи… не смогли адаптироваться к свободе. Два случая самоубийства, несколько возвращений к «Синдикату».
Алексей понимающе кивнул. Сам он прошёл через этот мучительный процесс адаптации – когда контроль снят, но остаётся пустота, требующая заполнения новым смыслом, новой целью.
– Завтра я еду в Петербург, – сказал он, меняя тему. – Нужно навестить могилы.
Анна не стала отговаривать его, хотя поездка в крупный город была сопряжена с риском. Она знала, насколько важен этот ритуал для Алексея – посещение мемориала погибших товарищей, тех, кто не смог вырваться из-под контроля или не пережил его последствий.
– Я поеду с тобой, – просто сказала она.
– Это не обязательно, – ответил Алексей. – Я справлюсь.
– Знаю. Но я хочу быть рядом.
Он не стал спорить, благодарный за эту поддержку, за понимание, которое не требовало объяснений.
Ночь прошла в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в печи да редкими криками ночных птиц за окном. Алексей спал чутким сном человека, привыкшего к опасности, но без той напряжённой настороженности, которая сопровождала его раньше. Интеграция дала ему не только контроль над имплантами, но и более глубокое понимание себя, своих потребностей и возможностей.
Утро выдалось ясным и холодным – первый настоящий осенний день, когда лето окончательно уступает свои права. Они выехали ранним рейсовым автобусом, который довёз их до ближайшего города, откуда уже на поезде направились в Петербург.
Алексей предпочитал такой способ передвижения – обычный, человеческий, не использующий преимуществ его модификаций. Это было сознательным выбором, частью его новой философии: технология должна дополнять человеческое, а не заменять его.
Петербург встретил их серым небом и пронизывающим ветром с Балтики. Они направились сразу в пригород, к небольшому закрытому кладбищу, где под видом жертв промышленной аварии были похоронены операторы программы «Прометей», погибшие при разрушении комплекса или не пережившие освобождения от контроля.
Алексей шёл между рядами одинаковых гранитных плит, на каждой из которых было выбито лишь имя и даты жизни – без званий, без наград, без упоминания о службе. Многих из этих людей он знал лично – тренировался с ними, сражался бок о бок, делил тяготы имплантации и программирования.
Михаил Орлов – специалист по взрывчатке, погибший при финальном штурме «Горизонта», когда прикрывал отступление группы. Елена Кузнецова – снайпер, которая не смогла адаптироваться к свободе и выбрала уход. Сергей Волков – один из первых операторов программы, чей разум был настолько искажён многократным перепрограммированием, что освобождение привело к полной потере личности.
У каждой могилы Алексей задерживался на несколько минут – не молясь, не произнося речей, просто отдавая дань уважения тем, кто разделил его судьбу, но не смог найти путь к новой жизни.
– Знаешь, что самое страшное? – тихо спросил он Анну, когда они остановились у последней могилы. – То, что они умерли, даже не понимая, за что сражались. Их использовали, переписывали, контролировали, а когда они стали неэффективны или опасны – уничтожили.
– Но ты выжил, – мягко напомнила она. – И другие тоже. Вы продолжаете бороться – уже не как оружие в чужих руках, а как свободные люди, по собственному выбору.
Алексей кивнул, принимая эту правду. Да, многие погибли, но некоторые выжили, адаптировались, интегрировались. И теперь их борьба обрела новый смысл – не просто сопротивление контролю, а защита фундаментального права на самоопределение, на свободу выбора.
Выйдя с кладбища, они направились в центр города. У Алексея была ещё одна важная встреча – та, которую он одновременно ждал и опасался.
Небольшое кафе на Васильевском острове казалось ничем не примечательным – одно из сотен подобных заведений в городе. Но для Алексея оно имело особое значение – здесь, шесть лет назад, он сделал предложение Марии, своей бывшей жене. До имплантов, до программы, до перепрограммирования. В другой жизни.
Она уже ждала его за столиком у окна – всё такая же красивая, хотя и с новыми морщинками в уголках глаз, с лёгкой сединой в тёмных волосах. Увидев Алексея, она слегка напряглась – реакция, от которой он не мог её винить.
– Мария, – он слегка кивнул, не пытаясь обнять или поцеловать её в щёку. – Спасибо, что согласилась встретиться.
– Это меньшее, что я могла сделать, – ответила она, внимательно изучая его лицо. – Когда новости сообщили о взрыве на секретном объекте, я была уверена, что ты погиб. А потом появилась эта женщина…
Она бросила быстрый взгляд на Анну, ожидающую в стороне, давая им возможность поговорить наедине.
– Она сказала, что ты жив, но не может встретиться. Что ты не тот человек, которого я знала.
– Она была права, – честно признал Алексей. – Я действительно изменился. Но не так, как ты думаешь.
Он не стал вдаваться в детали программы «Прометей», имплантов, контроля сознания – Мария не была готова к такой информации, да и ему не хотелось подвергать её опасности лишнего знания. Вместо этого он рассказал о своей внутренней трансформации, о поиске себя, о примирении с прошлым