– Если мы обнаружим любые признаки угрозы – технологической, биологической или иной – мы немедленно активируем протокол изоляции и отправим предупреждение на Землю. Понимаю, что после одиннадцати лет путешествия будет огромное давление, чтобы миссия «увенчалась успехом», но наша первая ответственность – перед человечеством, а не перед научным любопытством.
Ева не могла молчать.
– Полковник, с уважением, – начала она, чувствуя, как все взгляды обратились к ней, – определение «угрозы» может быть субъективным, особенно когда мы имеем дело с фундаментально иным типом сознания. То, что может показаться агрессивным поведением, может быть просто следствием различных коммуникационных норм.
Штерн кивнул, его лицо оставалось непроницаемым.
– Я понимаю вашу озабоченность, доктор Новак. Именно поэтому окончательные решения будут приниматься всем экипажем, а не единолично. Но я также прошу вас понять – наша миссия не только научная, но и дипломатическая. Мы представляем все человечество, и наши действия могут иметь последствия для будущих поколений.
Ричард Нкомо поднял руку.
– Если позволите, я предлагаю компромисс. Мы можем разработать дифференцированную шкалу оценки потенциальных угроз, учитывающую культурные и когнитивные различия. Это позволит нам избежать как излишней паранойи, так и наивного оптимизма.
– Разумное предложение, – согласился Штерн. – Доктор Нкомо, доктор Новак и доктор Кригер, прошу вас разработать такую шкалу до начала первого цикла гибернации.
На этом первое официальное собрание завершилось. Экипаж разошелся, чтобы начать подготовку к гибернации. Ева задержалась в конференц-зале, глядя на голографическую проекцию HD 40307 – оранжевый карлик класса K, вокруг которого вращались планеты, одна из которых была домом для цивилизации Харра.
– Доктор Новак, – голос Гермеса прервал её размышления. – Могу я предложить вам помощь в подготовке к гибернации?
Ева улыбнулась, глядя на пульсирующую сферу, представляющую ИИ.
– Спасибо, Гермес. Я думаю о технологии обучения во сне, которую упомянул доктор аль-Фадил. Какие конкретно лингвистические модели ты планируешь транслировать?
– В первую очередь, модели, основанные на последних сигналах Харра, – ответил Гермес. – Особенно те, которые связаны с нейрокогнитивными паттернами их коллективного сознания. Я также подготовил адаптивную программу, которая будет корректировать содержание трансляций на основе вашей мозговой активности во время сна.
Ева кивнула.
– Это звучит многообещающе. Но есть одна вещь, которая меня беспокоит… – она помедлила, не уверенная, стоит ли делиться своими опасениями даже с ИИ.
– Что именно, доктор?
– Анна упомянула о влиянии наших мыслей и воспоминаний на сновидения во время гибернации. Я беспокоюсь, что мои… личные воспоминания могут интерферировать с учебным процессом.
Гермес помолчал секунду – для ИИ его уровня это была вечность для размышлений.
– Вы говорите о воспоминаниях о докторе Томаше Новаке, – это не было вопросом.
Ева кивнула.
– Я думала, что справилась с этим. Прошло пять лет. Но в последние дни воспоминания вернулись с новой силой.
– Возможно, это связано с финальностью вашего решения, – предположил Гермес. – Отправившись в это путешествие, вы символически завершаете часть вашей жизни, связанную с Землей и прошлым.
– Возможно, – согласилась Ева. – Но что, если эти воспоминания будут преследовать меня во время гибернации? Что, если они исказят мое восприятие сигналов Харра?
– Я могу предложить два решения, – сказал Гермес после короткой паузы. – Первое: мы можем включить в протокол гибернации легкое подавление эмоциональных центров, связанных с травматическими воспоминаниями. Это стандартная процедура для астронавтов с ПТСР.
– А второе?
– Интеграция, а не подавление. Я могу разработать специальный протокол, который инкорпорирует ваши личные воспоминания в учебный процесс, используя их как эмоциональные якоря для новой информации.
Ева удивленно моргнула.
– Как это работает?
– Представьте, что вместо борьбы с появлением воспоминаний о докторе Новаке, система направляет эмоциональную энергию этих воспоминаний на усиление определенных нейронных связей, связанных с новыми лингвистическими концепциями. Ваша эмоциональная память становится не помехой, а катализатором для обучения.
Ева задумалась. Это был необычный подход, но в нем была логика. Вместо того, чтобы бежать от прошлого, использовать его силу для движения вперед.
– Я выбираю второй вариант, – сказала она наконец. – Интеграцию, а не подавление.
– Я подготовлю соответствующий протокол, – ответил Гермес. – Рекомендую вам также поговорить с доктором Кригер перед гибернацией.
Ева кивнула, хотя перспектива обсуждения своих эмоциональных проблем с психологом команды не вызывала у неё энтузиазма. Но Гермес был прав – если она хочет, чтобы миссия увенчалась успехом, она должна быть в оптимальном психологическом состоянии.
– Спасибо, Гермес. Я подумаю об этом.
Следующие сорок восемь часов прошли в интенсивной подготовке к гибернации. Экипаж проходил финальные медицинские проверки, закрепляя личные вещи, записывая последние сообщения для Земли, которые будут отправлены перед погружением в долгий сон.
Ева провела несколько часов с Анной Кригер, обсуждая свои опасения относительно сновидений во время гибернации. К её удивлению, разговор оказался не таким неловким, как она ожидала. Анна была профессионалом, не выказывавшим ни излишнего сочувствия, ни клинической отстраненности.
– Гермес рассказал мне о вашем решении использовать интегративный подход, – сказала Анна. – Это смелый выбор, но потенциально очень эффективный. Я внесу соответствующие корректировки в ваш психологический мониторинг.
Ева кивнула.
– Спасибо. Я просто хочу быть уверена, что буду полностью функциональна по прибытии.
Анна сложила руки на коленях, внимательно глядя на Еву.
– Вы знаете, Ева – могу я называть вас по имени в неформальной обстановке? – иногда наши эмоциональные раны становятся нашей силой. Ваша потеря, ваша боль – они часть того, что делает вас таким проницательным лингвистом. Способность чувствовать отсутствие, пустоту – это также способность осознавать пространство между словами, невысказанное, подразумеваемое.
Ева моргнула, удивленная этой перспективой.
– Я никогда не думала об этом так.
– Коммуникация – это не только обмен информацией, – продолжила Анна. – Это способность резонировать с другим сознанием. И иногда наши самые глубокие раны создают частоты, на которых происходит этот резонанс.
Эти слова остались с Евой, когда она завершала свои последние приготовления к гибернации. Возможно, её потеря была не просто травмой, которую нужно преодолеть, но частью того, что делало её способной к глубокому пониманию.
Наконец, наступил момент первого погружения в гибернацию. Семь капсул были размещены в специальном зале, защищенном от космической радиации и оборудованном автономными системами жизнеобеспечения. Каждая капсула представляла собой высокотехнологичный кокон, заполненный специальной жидкостью, поддерживающей жизненные функции и предотвращающей атрофию мышц.
Ева лежала в своей капсуле, уже подключенная к многочисленным датчикам и системам жизнеобеспечения. Прозрачная крышка была еще открыта, позволяя ей видеть остальных членов экипажа, также готовящихся к долгому сну.
– Все системы проверены и готовы, – объявил Гермес. – Начинаю финальный обратный отсчет до гибернации. Десять… девять…
Ева закрыла глаза, чувствуя, как её сердце замедляется под действием предварительно введенных препаратов.
– Восемь… семь… шесть…
Она вспомнила Томаша, его улыбку, когда