Но центральным элементом выставки, её сердцем и кульминацией была инсталляция «Фантом и его создатель» – сложная композиция, сочетающая физические объекты, цифровые проекции и звуковые элементы.
В центре инсталляции – два зеркала, стоящие друг напротив друга, создающие бесконечный коридор отражений. Между ними – проектор, транслирующий на полупрозрачный экран постоянно меняющиеся цифровые образы, фрагменты работ Фантома, цитаты из его интервью, кадры с выставок, заголовки статей о разоблачении. Всё это сопровождалось звуковой композицией – моими размышлениями о природе творчества, подлинности, ценности, записанными и обработанными так, чтобы создать эффект диалога между мной и Фантомом, между создателем и его творением.
Зритель, входящий в пространство инсталляции, видел своё отражение, умноженное бесконечным коридором зеркал, но также видел и проецируемые образы, которые накладывались на эти отражения, создавая эффект слияния, размытия границ между наблюдателем и наблюдаемым, между реальным и виртуальным.
– Эта работа исследует не только историю Фантома, но и более фундаментальные вопросы о природе авторства и идентичности в цифровую эпоху, – объяснял я группе журналистов. – Когда мы создаём виртуальный образ, персонажа, альтер-эго, мы не просто создаём маску или инструмент – мы создаём часть себя, которая затем начинает жить собственной жизнью, влиять на нас, менять нас.
– Вы считаете, что Фантом изменил вас? – спросила журналистка из арт-издания.
– Несомненно, – я кивнул. – Он начинался как инструмент для манипуляции рынком, но постепенно стал чем-то большим – зеркалом, в котором я увидел свои собственные страхи, амбиции, неуверенность. Через него я исследовал вопросы, которые всегда меня интересовали, но которые я не решался задавать открыто – о ценности искусства, о механизмах признания, о границах между подлинным и поддельным.
– А не является ли вся эта интерпретация Фантома как концептуального проекта просто удобным способом избежать ответственности за мошенничество? – прозвучал резкий вопрос от критика, известного своей бескомпромиссностью.
Я улыбнулся, не чувствуя раздражения – этот вопрос задавали мне десятки раз за последние месяцы, и я давно научился отвечать на него честно:
– Конечно, есть элемент самооправдания в моей интерпретации, – признал я. – Никто не хочет видеть себя просто мошенником, аферистом, обманщиком. Мы все стремимся придать смысл своим действиям, найти в них более глубокое значение. Но я также верю, что произведение искусства всегда больше, чем изначальное намерение его создателя. Оно обретает новые смыслы, новые интерпретации, новые контексты. И в случае с Фантомом этот процесс просто был более драматичным, более публичным, более противоречивым.
Критик кивнул, явно не полностью убеждённый, но и не готовый продолжать спор.
Пресс-конференция продолжалась ещё около часа. Я отвечал на вопросы о книге, о выставке, о будущих проектах, о моем отношении к рынку NFT после всего, что произошло. Затем началась неформальная часть вечера – фуршет, свободное общение, возможность для посетителей более детально изучить работы.
Я стоял у стены с бокалом шампанского, наблюдая за реакцией людей на мои инсталляции, когда заметил знакомую фигуру, входящую в галерею. Олег Савицкий – безупречно одетый, с неизменной аурой власти и уверенности. Он заметил меня и направился прямо ко мне, не тратя времени на осмотр выставки.
– Марк, – он протянул руку. – Поздравляю с открытием. Впечатляющая работа.
Я пожал его руку, стараясь не показывать удивления от его появления:
– Олег. Не ожидал увидеть вас здесь.
– Я следил за вашей историей с самого начала, – он пожал плечами. – Было бы странно пропустить её кульминацию.
Мы отошли в сторону, чтобы не привлекать внимания других гостей.
– Вы игнорировали мои сообщения, – заметил он без упрёка, просто констатируя факт.
– У меня не было причин отвечать, – я был так же прямолинеен. – Наши пути разошлись в момент, когда вы решили использовать шантаж как метод ведения бизнеса.
Савицкий не стал отрицать:
– Я использовал инструменты, которые были в моём распоряжении. Как и вы, когда создавали Фантома.
– Возможно, – согласился я. – Но это не значит, что я хочу иметь с вами дело сейчас, когда у меня есть выбор.
Он улыбнулся – не саркастически, а с каким-то странным уважением:
– Справедливо. Я просто хотел лично выразить своё восхищение тем, как вы трансформировали историю Фантома. Из потенциальной катастрофы в триумф. Из скандала в произведение искусства. Это требовало не только интеллекта, но и определённой смелости, определённого видения.
– Спасибо, – я кивнул, принимая комплимент, но не размягчаясь. – Это всё?
– Не совсем, – он сделал глоток шампанского. – Я также хотел сказать, что несмотря на наши прошлые разногласия, я всё ещё заинтересован в сотрудничестве. Не в покупке Фантома – я понимаю, что этот поезд ушёл. Но в поддержке ваших будущих проектов. На чисто коммерческой основе, без личных элементов.
Я посмотрел на него, пытаясь понять, что скрывается за этим предложением:
– Почему? Вы же понимаете, что я никогда не буду полностью доверять вам после того, что произошло.
– Потому что вы талантливы, – просто сказал он. – И не только как художник или концептуалист. Вы понимаете рынок, вы чувствуете публику, вы умеете создавать нарративы, которые резонируют с коллективным бессознательным. Это редкое сочетание качеств, которое я ценю как инвестор.
Его слова были лестными, но я не был готов забыть прошлое так легко:
– Мне нужно подумать, – сказал я дипломатично.
– Конечно, – он кивнул. – Моё предложение остаётся в силе. Когда будете готовы обсудить его – просто дайте знать.
С этими словами Савицкий удалился, оставив меня в смешанных чувствах. С одной стороны, его признание моего таланта льстило. С другой – я понимал, что за этим признанием стояло то же циничное отношение к искусству как к инвестиции, та же готовность использовать любые средства для достижения цели, которые всегда характеризовали Савицкого.
Я был погружён в эти мысли, когда почувствовал лёгкое прикосновение к плечу. Обернувшись, я увидел Веронику – элегантную в простом чёрном платье, с минимальным макияжем, подчёркивающим её естественную красоту.
– Ты в порядке? – спросила она. – Я видела, как ты разговаривал с Савицким.
– Да, – я улыбнулся, чувствуя, как напряжение покидает меня. – Он предлагал сотрудничество. Я сказал, что подумаю.
– И что ты решишь? – в её голосе не было осуждения, только искренний интерес.
Я задумался, глядя на людей, заполнивших галерею – критиков, коллекционеров, журналистов, студентов, случайных посетителей. Все они пришли увидеть работы Марка Белецкого, того самого, кто создал Фантома и пережил его разоблачение. Того самого, кто превратил скандал в концептуальный проект и теперь представлял свои собственные произведения под собственным именем.
– Думаю, я откажусь, – наконец сказал я. – Не потому, что держу зло или не верю в искренность его предложения. А