Ворча, иду к большому зеркалу в углу и пытаюсь понять, можно ли как-то по-другому надеть это платье, чтобы не смущать свою новообретенную семью. Платье темно-сливового цвета, фасон очень напоминает греческую тунику. Материал тонкий и мягкий, и он мало что скрывает. Сама я такое не выбрала бы для посиделок с родственниками, но платье подарила Марн, так что у меня нет выбора.
Пока что я прожила в Доме Первых меньше суток. И мне по-хорошему было приятно познакомиться с хозяевами. Я услышала множество историй о том, чем занималась моя мама, и о ее достижениях. Все было очень мило, но… как-то поверхностно. Наши отношения по-прежнему напряженные, но, надеюсь, это пройдет, когда мы лучше узнаем друг друга. По моим расчетам, чем комфортнее мы будем чувствовать себя в обществе друг друга, тем больше они захотят рассказать мне о том, что произошло. О нет, я не собираюсь выпытывать информацию, но мне до смерти хочется разобраться в том, как Гриер оказалась там, где оказалась.
Сегодня я не особо пересекалась с Током и Марн. За завтраком они объявили, что вечером устроят вечеринку в мою честь, и с тех пор суетились, чтобы все подготовить. Небольшая передышка была даже приятной. Я хочу как можно больше услышать о Гриер и ее жизни, но, думаю, ее родителям тоже нелегко. Они часто называют меня Гриер, и я могу сказать, что они действительно скучают по ней.
Раздается осторожный стук в дверь, и я оглядываюсь, чтобы убедиться, что Бастьен и Нокс ведут себя прилично.
– Входите, – кричу я и кошусь на соски. Помимо прочего их вид побуждает меня думать о том, как бы остаться наедине с парнями где-нибудь в ванной…
Дверь в комнату распахивается, и входит Марн с двумя женщинами. Пока женщины выкладывают на стол щетки, туалетные принадлежности, какие-то свертки и коробки, Марн направляется ко мне. Ее глаза загораются.
– Винна, ты выглядишь потрясающе, – говорит она, и ее голос срывается.
Она быстро откашливается и одаривает меня улыбкой.
– Это платье принадлежало твоей матери, – сообщает она, и мои глаза расширяются от удивления.
Марн тянет за длинную цепочку у себя на шее и вытаскивает медальон. Она расстегивает его и протягивает его мне.
– Открой, дорогая.
Серебряный медальон со щелчком открывается, и я вижу портрет девушки, которая и правда очень похожа на меня. Или я на нее похожа? Изучаю ее лицо. Кожа темнее моей, а волосы светлее и слегка вьются. Когда я не укладываю их, они выглядят так же. Глаза у нее такого же бирюзового цвета, как у ее отца. Губы более тонкие, чем у меня, и изогнуты в чарующей улыбке. Когда я увидела Лахлана и узнала, что он – однояйцевый близнец моего отца, я подумала, что очень похожа на своего отца. Но когда я смотрю на портрет матери, внезапно понимаю, что похожа на обоих своих родителей.
Я не сентиментальная, но у меня перехватывает дыхание. Отступаю назад, натыкаюсь на стул и плюхаюсь на него. Все, что я сейчас могу делать, – это смотреть на Гриер.
Ком встает в горле, и по шмыганью в комнате я понимаю, что не одна переживаю этот момент. Долго молчу, борясь с горечью, которая пытается вырваться наружу. Смахиваю совсем не случайную слезинку и сражаюсь с другими, которые так и норовят пролиться из глаз.
– Я никогда не видела ее, – наконец признаюсь я, и эти слова становятся ключом, который открывает доступ к невыносимой боли.
В конце концов я проигрываю войну слезам, и они текут беспрепятственно. Наконец-то появилось реальное лицо, которое заменит лицо Бет, когда я думаю о матери. Я никогда так не называла Бет, и все же перед глазами всегда непрошено возникало ее лицо. Это было насмешкой и искажением образа матери, но у меня не было возможности с этим бороться. Теперь есть.
Я глажу лицо мамы и не могу не задаться вопросом, какой была бы моя жизнь, если бы мы могли быть вместе. Марн, словно прочитав мои мысли, садится рядом со мной и начинает говорить.
– Гриер была хорошим ребенком. Она была умной, доброй и настойчивой, – она шмыгает носом и тепло улыбается. – Когда ей приходило в голову что-то сделать, ее нельзя было переубедить. Будь то перестановка всех кастрюль и сковородок на кухне, когда она была малышкой, или поиски своего Избранного, когда выросла. Мы с Током понимали, что ее невозможно на что-то уговорить. Если она принимала решение, нам оставалось только надеяться на лучшее.
Я улыбаюсь и слышу, как Нокс усмехается, словно сочувствуя Марн. Марн смеется и вытирает глаза. Она сейчас не с нами, а в том счастливом для нее времени, когда Гриер была рядом.
– Гриер была нашим единственным ребенком, но ее было больше чем достаточно. Она постоянно тренировалась и находилась в поисках. Нас не удивило, когда она вызвалась выйти в мир. Мы рассматривали это как приключение, в котором она могла бы найти своего Избранного, а затем вернуться и повести наш народ в новую эпоху. Она была готова взять на себя роль Суверена, но ее никогда не интересовали наши местные Стражи – ей нужны были партнеры, которые помогли бы достойно продолжить ее род.
Я удивленно перевожу взгляд на Марн, и она кивает, печально подтверждая мой невысказанный вопрос.
– Гриер была первой девушкой, появившейся в нашем роду почти за семьсот лет. Нашим народом всегда руководят женщины, и было известно, что, как только в Первом Доме родится девочка, она заберет трон у Второго Дома. Когда Гриер не вернулась, мы были опустошены не только на личном уровне, но и тем, что люди, которыми она должна была руководить, остались потерянными без нее.
Марн протягивает руку и нежно гладит изображение на медальоне.
– Но она оставила нам тебя, и мне не нужно советоваться с Ткачом Связи, чтобы понять для чего.
Я открываю рот, чтобы спросить, что это значит, но Марн встает и громко хлопает в ладоши, как это обычно делает Ток. Я подпрыгиваю и чуть не роняю медальон.
– Хватит на сегодня погружений в воспоминания. У нас еще будет полно времени для этого. Сегодня мы празднуем твое возвращение домой, и еще не все потеряно. – Она широко улыбается и подходит к столу. – Давай подготовим тебя к встрече должным образом.
Марн вытаскивает из коробки что-то, похожее на бронированный корсет.
– Теперь он твой, дорогая, – говорит она, указывая на медальон.
– Нет-нет, я