И далее Николай Борисович и расшифровывает, и опровергает это обвинение: «Сочинитель статьи по-видимому негодует на князя Бориса Григорьевича за арестование Ломоносова (в 1743 году). Но как бы поступлено было в другое время с молодым адъюнктом Академии, только что произведенным в это звание и уже оскорбляющим дерзостию и буйными поступками почти всех профессоров и даже иных угрожанием побоями. Девять профессоров свидетельствуют перед следственною комиссией его своеволие и невоздержанность, другие лица подтверждают донесение; но мало этого: призванный на троекратный вызов в следственную, Высочайше утвержденную Комиссию, он упорствует дать ответ, смеется в глаза следователю, который за несколько лет уже был правителем Московской губернии, а в то время одним из самых почетных государственных сановников, и по званию, и по заслугам.
Какой бы следователь мог оставить без взыскания подобные поступки? И в распоряжении князя Бориса Григорьевича не очевидны ли его благоразумие и снисходительность при всем его полновластии? Сколько надобно было иметь твердости и великодушия, чтобы перенести дерзость молодого адъюнкта, тогда еще весьма далекого от заслуженной своей знаменитости. Но дозволил ли себе князь отвечать с пылкостью на его оскорбления? Настаивал ли на необходимости строгого наказания? Ничего подобного. Напротив того, из самого снисхождения к молодому человеку, князь заботился только отнять у него возможность впасть в больший проступок и подвергнуться большему взысканию: приказал его арестовать.
Но этот самый арест очевидно клонился к уменьшению строгости неизбежного взыскания, к вменению в наказание, и в докладе следственной Комиссии Императрице князь, приведя по обязанности существующие законы, не усомнился однако же предоставить жребий молодого человека милосердию государыни, и Ломоносов, чего может быть не было бы в другое время, был прощен “ради довольного его обучения”, как сказано в Указе».
Помимо всей приведенной аргументации, Николай Борисович счел серьезным аргументом в защиту предка и следующие обстоятельства: «Сам Ломоносов впоследствии, свидетельствуя глубокое уважение к князю Борису Григорьевичу, подносил ему свои произведения наравне со своими покровителями, и обязан был князю же Борису Григорьевичу, что трагедия его “Тамира и Селим” в 1751 году представлена была кадетами начальствуемого князем Юсуповым Корпуса, во дворце императрицы».
Глава VII
Несчастная герцогиня
Евдокия Борисовна Юсупова
1743–1780
У Бориса Григорьевича было четыре дочери и один сын-наследник – Николай. Об этом самом, пожалуй, выдающемся представителе рода Юсуповых поговорим в следующей главе. А сейчас нельзя обойти своим вниманием судьбу его несчастной сестры – Евдокии.
Все дочери блестящего вельможи Бориса Юсупова были весьма удачно выданы замуж. Старшая Елизавета стала супругой генерал-майора князя Голицына. Младшая вышла за генерала Измайлова. Но самая удачная партия, как казалось, выпала средней – Евдокии, ставшей герцогиней Курляндской и Семигальской. Неизвестно, впрочем, как отнесся бы к этому браку сам Борис Григорьевич, будь он еще жив на тот момент. Ведь он слишком хорошо знал отца жениха – канцлера Бирона. Знал и русскую поговорку про яблочко, которое падает недалеко от яблони. Но в данном случае отпрыск даже перещеголял родителя.
Курляндия – это нынешняя Западная Латвия. Конечно, не ахти какое большое государство. Но титул, безусловно, громкий. Наверное, он впечатлил и саму невесту, и ее матушку, вдову князя Юсупова Ирину Михайловну, которая и устраивала судьбы дочерей после смерти супруга. Впрочем, инициатором этого брака была новая императрица – Екатерина II. По-видимому, таким образом она хотела иметь возможность неформального контроля над действиями Петра Бирона, отпрыска бывшего всесильного фаворита.
Кстати, Бирону-старшему, надо сказать, очень повезло. Когда герцог был отстранен от власти, он, конечно, был уверен, что его не помилуют. И обстоятельства свержения временщика были в этом смысле весьма угрожающими.
Соратник Петра Великого фельдмаршал Миних приказал арестовать Бирона своему адъютанту Христофу Герману Манштейну. Тот впоследствии вспоминал, что, когда он во главе гвардейцев ворвался посреди ночи в спальню регента, тот с перепугу залез под кровать. А извлеченный оттуда солдатами, принялся сопротивляться с отчаянием обреченного.
«Встав, наконец, на ноги и желая освободиться от этих людей, сыпал удары кулаком вправо и влево; солдаты отвечали ему сильными ударами прикладом, снова повалили его на землю, вложили в рот платок, связали ему руки шарфом одного офицера и снесли его голого до гауптвахты, где его накрыли солдатской шинелью и положили в ожидавшую тут карету фельдмаршала», – рассказывает Манштейн.
Несмотря на такое отношение, Бирон не был казнен, хотя угроза была вполне реальна. Анна Леопольдовна отменила приговор, осуждавший его на четвертование, и отправила Бирона в ссылку в Западную Сибирь. Но вскоре судьба ему вновь улыбнулась. К власти пришла Елизавета Петровна, которая, вспомнив, что в пору своего всевластия герцог оказывал ей некие важные услуги, перевела его на жительство в Ярославль.
Когда воцарился Петр III, он призвал ссыльного в Петербург и вернул ему прежние ордена и знаки отличия, ну, а Екатерина, взойдя на престол, вернула и герцогство Курляндское.
Бирон-младший переживал все эти перемены вместе с отцом. Сказалось ли это на его характере? Есть соблазн объяснить аномалии в поведении исторических деятелей «травмами детства». Но так или иначе, Евдокия Юсупова повторила судьбу своей знаменитой родственницы – царицы Сююмбике. Как та страдала от мужа-тирана Шах-Али, так и новоиспеченная герцогиня столкнулась с грубостью и взбалмошностью своего супруга.
Современники утверждали, что тот третировал молодую жену с суровостью, «достойной Средних веков». Возможно, связано это было и с тем, что амбициозный Петр Бирон тяготился контролем со стороны Екатерины Великой и вполне обоснованно видел в жене ее агента.
Впрочем, надо отдать должное императрице, она была женщиной сострадательной и, видимо, чувствовала свою ответственность за печальную судьбу, на которую она обрекла Евдокию во имя своих геополитических расчетов. Поэтому государыня решила избавить ее от выпавших на ее долю мучений. Приглашенная в октябре 1776 года, по прошествии всего четырех лет супружества, на бракосочетание наследника престола Павла Петровича в Петербург, она более не вернулась в Курляндию. А через два года состоялся официальный развод с герцогом. Разумеется, он был санкционирован сердобольной государыней.
Петр Бирон снова женился. На этот раз на представительнице германского аристократического рода. Однако и она его со временем покинула. Постоянно конфликтовал он и со своими подданными – курляндским дворянством. Да к тому же, вместо того, чтоб хранить верность российскому престолу, заигрывал с Пруссией. Все