“– Чего вы держите, не убегу, я свое дело сделал”, – сказал я… (я понял тут, что я оглушен). “Давайте извозчика, давайте карету”. Мы поехали через Кремль на извозчике, и я задумал кричать: “Долой проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство, да здравствует партия социалистов-революционеров!” Меня привезли в городской участок… Я вошел твердыми шагами. Было страшно противно среди этих жалких трусишек… И я был дерзок, издевался над ними. Меня перевезли в Якиманскую часть, в арестный дом. Я заснул крепким сном…»
А вот что пишет об этом теракте Феликс: «Великая княгиня находилась в тот момент в Кремле, в ею же организованных мастерских по пошиву теплой одежды для войск в Маньчжурии. Заслыша взрыв, она выбежала в чем была, не накинув шубы. На площади лежали раненый кучер и две убитые лошади. Тело великого князя было буквально разорвано. Части его разбросало по снегу. Она собственными руками собрала их и перевезла к себе во дворцовую часовню. Бомба рванула так, что пальцы великого князя, еще в перстнях, были найдены на крыше соседнего здания. Все это рассказала нам сама великая княгиня. Трагическую весть услышали мы в Петербурге и тотчас же примчались в Москву».
Этот взрыв стал одним из страшных апокалиптических знаков (Савинков очень любил апокалиптические образы) начала крушения трехсотлетней монархии Романовых. Но для Елизаветы Федоровны и для всех близких и друзей великого князя и прежде всего для Юсуповых, конечно, это была страшная трагедия и невосполнимая утрата.
Но Елизавета Федоровна нашла в себе силы прийти к убийце своего мужа в камеру.
Снова дадим слово Савинкову: «Из Якиманской части Каляева перевели в Бутырскую тюрьму, в Пугачевскую башню. Через несколько дней его посетила жена убитого им Сергея Александровича, великая княгиня Елизавета Федоровна. “Мы смотрели друг на друга, – писал об этом свидании Каляев, – не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я – случайно, она – по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать излишнего кровопролития.
И я, глядя на великую княгиню, не мог не видеть на ее лице благодарности, если не мне, то, во всяком случае, судьбе, за то, что она не погибла.
– Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.
И я взял иконку.
Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за преступления великого князя.
– Моя совесть чиста, – повторил я, – мне очень больно, что я причинил вам горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, не только одну.
Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я также встал. “Прощайте, – сказал я. – Повторяю, мне очень больно, что я причинил вам горе, но я исполнил свой долг, и я его исполню до конца и вынесу все, что мне предстоит. Прощайте, потому что мы с вами больше не увидимся”».
Иван Каляев будет приговорен к смертной казни и 10 мая того же года повешен в Шлиссельбурге.
От бомбы террористов позже едва не погибла и сама Зинаида Николаевна. Феликс свидетельствует: «Летом 1906 года в Петербург пришло известие, что премьер-министр Столыпин стал жертвой покушенья в летней своей усадьбе. Матушка в тот день после полудня уехала навестить его, и, пока она не вернулась, мы сходили с ума от волнения. Но покушенье, как она, вернувшись, рассказала, случилось несколько минут спустя ее ухода. Не успела она сесть в карету, как раздался взрыв. Столыпин также не пострадал, но была тяжело ранена его дочь».
Елизавета Федоровна и прежде, до своей трагедии много сил и средств отдавала благотворительности, а теперь она, создав Марфо-Мариинскую обитель милосердия, полностью посвятила себя помощи больным и обездоленным. Ее подруга Зинаида Николаевна всегда охотно участвовала в ее начинаниях и теперь активно их поддерживала.
Впрочем, она и сама всегда была никак не чужда благотворительности. Интересная, о многом говорящая деталь – еще в 1900 году супруги Юсуповы составили весьма необычное завещание, в котором указывали, что «в случае внезапного прекращения рода» их дворцы, а также бесценные коллекции должны отойти государству «для удовлетворения эстетических и научных потребностей Отечества».
Великий князь Александр Михайлович писал: «Женщина редкой красоты и глубокой духовной культуры, она мужественно переносила тяготы своего громадного состояния, жертвуя миллионы на дела благотворительности и стараясь облегчить человеческую нужду».
И конечно, после гибели сына Николая в 1908 году она так же, как и ее подруга, еще глубже погрузилась в нужды несчастных. Но сначала ей самой понадобилось время, чтобы вернуться к жизни после этого страшного горя. И Елизавета Федоровна несколько месяцев буквально неотлучно оставалась с ней в крымском имении Юсуповых в Кореизе.
А когда она оказывалась вдали от подруги, писала ей письма, с такими, например, трогательными обращениями: «Я была счастлива повидать Вас на днях, деточку мою – такую робкую, подавленную страдальческой жизнью, как нежный цветок, тронутый морозом».
Жизнь Юсуповых круто изменилась после пережитой ими трагедии. Елизавета Красных, автор биографии Феликса Юсупова «За все благодарю», пишет о том, как происходили эти перемены: «Сама княгиня Зинаида училась жить заново. Дача в Царском Селе только что была перестроена, там она проводила зиму и писала сыну в Москву: “В Царском хорошо и уютно. Папа так доволен своими комнатами, что по вечерам сидит за пасьянсом и даже спать не идет! У него в кабинете прелесть как мило. Все приезжают, конечно… перебывало много народа, но здесь состав общества гораздо приятнее, чем в Петербурге, и можно жить гораздо спокойнее”. В день именин Николая княгиня была очень тронута вниманием императрицы Александры Федоровны, ответившей на ее поздравление императора с именинами. Это время было трудным и для князя Юсупова. Он готовился к сдаче кавалергардского полка, которым командовал с 22 июля 1905 года. Княгиня Зинаида Николаевна потребовала от мужа уволиться из полка сразу после гибели Николая, не желая видеть военных в своем доме и сталкиваться с представителями полка конной гвардии на маневрах. Князю трудно было выполнить просьбу жены, но состояние его здоровья также не позволяло продолжить полковую службу. Приказ о сдаче полка был подписан уже 28 октября 1908 года, и в этот же день он был назначен командиром 2‐й бригады 2‐й гвардейской кавалерийской дивизии. Фактическое же прощание с полком было назначено на конец декабря, это был очень горький момент для князя, привязанного к своим сослуживцам. О событиях, предшествующих прощанию, княгиня писала сыну: “Папа