В одноименном тексте Дастон объясняет, что наблюдение, всевидящий взгляд и способность обозревать перестали принадлежать исключительно научным и государственным элитам. Империя наблюдения – это состояние, когда взгляд становится повсеместным как практика контроля. Теперь даже самый мелкий государственный служащий, чиновник, посол, сборщик налогов – это в первую очередь наблюдатель. Он следит, записывает, фиксирует. Империя наблюдения предполагает типизацию наблюдения, когда «глаза» государства становятся универсальными, всеобщими, организованными способами регуляции. Государственный аппарат – это оптический аппарат. Дастон пишет:
С середины XVI века государства и торговые предприятия тренировали своих представителей за рубежом наблюдать и писать отчеты в соответствии со стандартизированными схемами: вопросники, синоптические таблицы и т. д. [255]
Эта маленькая революция в картах не могла не затронуть и философию. Немецкий философ Лейбниц, например, предложил проект «государственной таблицы», в которой были бы собраны все данные путешественников и картографов. Как замечает исследователь Станислав Гавриленко, эта таблица должна была помочь правителю охватить одним взглядом связь всех вещей: Лейбниц сравнивал свою таблицу с «картами земли и океанов», приводя в качестве примера знаменитую карту ветров Эдмунда Галлея, созданную в 1686 году [256].
Здесь прослеживается еще одна связь философии и картографии. Философия часто имеет дело не только с миметическим пониманием концептов, которые даны раз и навсегда: вот бытие, вот мир идей, вот материя, вот субъект. Но также она становится, подобно картам, похожей на оптический аппарат. Знания – это тоже власть, как и возможность наблюдать. Философию часто связывают с тем, что Донна Харауэй назвала «уловкой Бога», – с установкой, что у человека, который занимается наукой или философией, будто бы нет тела и за происходящим он наблюдает с возвышенной позиции, похожей на Божественный взгляд. Философия на манер науки и картографии стремится к этой бестелесной и якобы объективной позиции, хотя на самом деле это не больше, чем «оптическая» иллюзия. Харауэй пишет об этом в своей программной статье «Расположенные знания»:
Глаза использовались для обозначения пагубной способности – отточенной до совершенства в истории науки, связанной с милитаризмом, капитализмом, колониализмом и господством мужчин, – создавать дистанцию между познающим субъектом и всеми и всем в интересах не стесненной ничем власти. <…> У технологий визуализации нет очевидного предела [257].
Философия отказывается от ситуативности и частной перспективы в пользу парения и всеохватывающего взгляда. Это взгляд «Великого Субъекта», без которого даже вещи не имеют права на существование. Философия спокойно уживается в империи наблюдения и на манер старой картографии искореняет все личное и рисковое.
Упомянутый Станислав Гавриленко в статье «„Послы“ и земной глобус Ганса Гольбейна Младшего» анализирует, как эти хитросплетения отражаются в живописи. Послы на знаменитой картине Гольбейна – это не просто государственные служители, они тоже наблюдатели. Именно поэтому Гавриленко особое внимание уделяет глобусам, которые стоят позади них. Во время создания картины глобус был главной инновацией, чудом техники, которое поначалу всегда делалось в двойном виде – земной глобус и глобус звездного неба шли в паре. Гавриленко описывает подобную практику изображения Земли как механизм «тотализирующего представления», то есть речь вновь идет о контроле и ограничениях с помощью взгляда. Земля – это поверхность, на которой осуществляется сложная работа по контролю над миром и умами:
«Послы» Гольбейна утверждают глобус и реализованную в нем универсалистскую оптику как модельный объект политических и эпистемологических притязаний и одновременно как императив: «господствовать – это видеть», в том числе то, что происходит далеко в других местах [258].
Это еще одна цель критической картографии, которая способна показать обратную сторону привычных практик – навигации, картирования, управления и философствования.
Появление карт в философии
Земля и карты часто появляются в текстах разных философов. Например, еще в диалоге «Федон» Платон говорит о размерах Земли, представляя жизнь Афин как теснение в малом пространстве:
Я уверился, что Земля очень велика и что мы, обитающие от Фасиса до Геракловых Столпов, занимаем лишь малую ее частицу; мы теснимся вокруг нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота, и многие другие народы живут во многих иных местах, сходных с нашими [259].
Однако чаще Земля и карты присутствуют в философских текстах не как предметы научного рассмотрения, а как метафоры. У того же Платона есть идея «хоры» как «кормилицы рождения», связанной с Землей. Идею хоры в XX веке будет развивать Жак Деррида – тоже как метафору особого пространства жизни и текста.
Однако для геофилософии важен вопрос: возможно ли появление карт и Земли в философии не как метафор, а как настоящих концептов? Эти концепты не были бы отражением мира. Объекты, которые обозначены на карте, оказывались бы в мышлении напрямую. Мыслить картами – одна из задач, которую, например, ставил перед собой Жиль Делёз. Проложить маршруты в философии – значит создать свои картографии, обозначить множество концептов и идей, а не просто скопировать единую реальность, обобщив ее в понятиях общества, языка, Бога, природы, души и в других универсальных идеях.
Томас Берг, о котором шла речь в начале лекции, замечает, что карты стали вездесущими: мы знаем почти каждый уголок мира благодаря Google Earth и Google Maps – в них собрано больше данных, чем за всю предыдущую историю картографии. Земля буквально превратилась в технологическую поверхность, которая окутана картами и сетями картографических данных. Их собирают бесконечно. Это одна из задач геофилософии – осмыслить эту паутину, понять, чем она может быть полезна философии. Можно ли представить Землю не в технологическом отражении снимков из космоса или виртуальных моделей, как писал об этом Джеймс Лавлок, а в концептуальной паутине подвижных концептов, столь важных для навигации в мышлении и реальном пространстве? В общем, как говорится, если бы картографы были философами, а философы – картографами…
Итоги курса
Подводить итоги книги или лекционного курса почти всегда непросто. Это особый жанр, где нужно объединить все идеи и сюжетные повороты, которые описывались на протяжении многих страниц. Попробуем это сделать для нашего рассказа о земле и поставим если не точку, то как минимум многоточие, имея в виду, что нашей целью было именно введение и потенциальных тем для философских исследований земли по-прежнему остается много.
Итоги курса мне бы хотелось обозначить через три основные линии, с которыми мы сталкиваемся при попытке представить геофилософию как самостоятельную философскую область со своей традицией и своими классиками. Сразу скажу, что, на мой взгляд, эта попытка нам удалась: 10 лекций