Брежнев выжидал в надежде на то, что противоположная сторона сама сделает первый шаг. Его все еще терзали сомнения идеологического и политического свойства. Лишь в октябре 1969 года, после того, как Брандт победил на выборах и стал канцлером, Брежнев уполномочил Андропова и Громыко начать переговоры с новым лидером ФРГ [803]. Между СССР и Западной Германией завязались вялотекущие отношения, которые заметно оживились, когда в Москву начал приезжать Эгон Бар. В 1970 году он провел в Москве в советских «коридорах власти» в общей сложности около полугода и за это время основательно разобрался в правилах и нравах советской бюрократии. Главное, ему удалось расположить к себе Брежнева. 12 августа 1970 года между ФРГ и СССР был подписан Московский договор, согласно которому обе стороны обязались не применять силу для решения споров и признали нерушимость существующих границ. Бонн признал ГДР как второе и равноправное немецкое государство. Кроме того, в Московском договоре содержалось признание ФРГ западной границы Польши по Одеру и Нейсе – особенно болезненное для немецкого общества. В декабре 1970 года был подписан немецко-польский договор, в котором еще раз подтверждался отказ Бонна от притязаний на бывшие немецкие территории, вошедшие в состав Польши. В мае 1971 года ушел в отставку Вальтер Ульбрихт – главный противник диалога между Москвой и Бонном и критик Брежнева. Ухода Ульбрихта добивалась группа более молодых партократов СЕПГ во главе с Эрихом Хонеккером, заручившихся поддержкой Кремля. Хонеккер, ставший лидером ГДР, уже не препятствовал дипломатическому урегулированию и через полтора года подписал договор об основах взаимоотношений между ФРГ и ГДР [804].
Еще одним препятствием, мешавшим разрядке, был запутанный вопрос о Западном Берлине. Эту проблему явно нельзя было решить на двусторонней основе, поскольку она затрагивала оккупационные власти трех западных держав. Однако к 1971 году президент США Ричард Никсон и его советник по национальной безопасности Генри Киссинджер активно включились в процесс европейской разрядки в качестве ее важнейшего игрока. Американцы первоначально прохладно относились к «восточной политике» Брандта, но затем решили «встроить» ее в рамки собственной стратегии в отношении Советского Союза. Никсон и Киссинджер обещали Москве содействовать выработке соглашения по Западному Берлину при условии, что советская сторона поможет американцам договориться о мирном урегулировании во Вьетнаме. Формально переговоры по Западному Берлину проходили в рамках четырехсторонних встреч на уровне министров иностранных дел. На самом же деле, в лучших традициях тайной дипломатии между Белым домом, Кремлем и Бонном действовали двухсторонние конфиденциальные каналы на высшем уровне. В сентябре 1971 года западные державы официально признали, что Западный Берлин не является частью Федеративной Республики Германии. Вместе с тем язык этого признания был достаточно обтекаемым, и фактически город продолжал быть частью западногерманской экономики и общества [805].
Брежнев достиг дипломатическим путем того, чего Хрущев не сумел добиться угрозами десятью годами раньше. Драматические коллизии вокруг Берлина и ГДР, ставшие причиной двух самых серьезных кризисов в послевоенной Европе, ушли в прошлое. 16–18 сентября 1971 года Брежнев принимал Брандта в Крыму: он пригласил немецкого канцлера погостить на государственной даче, построенной на месте бывшего царского имения Ореанда близ Ялты. «Вторая Ялтинская конференция», проходившая в двух шагах от Ливадии, где в 1945 году состоялась встреча «Большой тройки», была совсем не похожа на официальные переговоры. Участники встречи развлекались и отдыхали, у Брежнева это получалось лучше всего. Леонид Ильич, еще в хорошей физической форме, щегольски одетый, угощал Вилли Брандта деликатесами и катал его с ветерком по морю на скоростном катере. Они вместе купались в огромном крытом бассейне и вели задушевные беседы о политике и жизни. Своей чрезмерной, в чем-то навязчивой общительностью Брежнев нарушал график встречи, и это поначалу немного раздражало немецкого гостя. «Были и формальные трапезы с тостами, как полагается, – вспоминал Александров-Агентов. – Но надо всем веял какой-то легкий, веселый дух взаимной приязни и доверия. Было видно, что Брандт очень понравился Брежневу как человек, да и сам он, видимо, был доволен общением с хозяином». В психологическом плане встреча в Крыму была очень важна для советского лидера. Впервые в жизни он «подружился» с руководителем крупнейшей капиталистической державы, более того, с федеральным канцлером Германии [806].
В процессе налаживания отношений с Западной Германией сложился рабочий дуэт Громыко и Андропова. Внутри партийного руководства они стали главными помощниками Брежнева в проведении политики разрядки. Это совпадало с их прагматическими расчетами: со временем Громыко и Андропов при поддержке Брежнева станут влиятельными членами Политбюро. Характерно, что оба, так же, как и Брежнев, постоянно подчеркивали, что являются приверженцами жесткой линии. Андропов продолжал во всем исходить из «уроков Венгрии». Даже в шутливых виршах, которые он как-то сочинил для своих советников, председатель КГБ не преминул напомнить о том, что «правду должно защищать, не только словом и пером, но, если надо, топором». Громыко, в свою очередь, резюмировал подписание Московского договора на заседании коллегии МИДа примерно следующим образом: ФРГ уступила нам практически по всем пунктам. Мы же ей «ничего не дали». Конечно, западные немцы попробуют толковать некоторые детали договора на свой лад, но «ничего у них из этого не получится» [807].
Высказывание Громыко отражало не только его гордость достигнутыми результатами, но и то, что он вынужден был оглядываться на преобладавшие в партийно-государственной верхушке шовинистические антизападные настроения. Разрядка с Западом могла подаваться исключительно лишь как «их уступки» под давлением «достигнутого нами соотношения сил». Сторонники договоров с ФРГ и, в первую очередь, Брежнев, могли таким образом пожинать лавры «мудрого» руководителя. Но архитекторы разрядки в советском руководстве были по-прежнему в меньшинстве, а Брежнев не был Сталиным и не мог себе позволить резкие повороты во внешней политике. Молотов, уже давно на пенсии, отметил, что «договоренность с Советским Союзом о границах двух Германий, это большое дело», но похвалил за это не Брежнева, а Брандта. Многочисленные сталинисты, засевшие почти в каждом звене аппарата ЦК КПСС, считали, что Запад не может быть постоянным партнером СССР, что можно, в лучшем случае, обвести его вокруг пальца согласно принципам ленинской внешней политики. Кроме того, появилась довольно широкая прослойка деятелей шовинистического толка, которых Уолтер Лакер назвал «русскими фашистами» (сами они себя называли «русскими патриотами»). На страницах литературных журналов, таких, как «Наш современник» и «Молодая гвардия», они