Горбачевский антисталинизм и личностные черты сыграли не последнюю роль в том, что коммунистические режимы в Восточной и Центральной Европе (за исключением Румынии и Югославии) скончались мирно. Американский политолог Марк Крамер признает, что расшатывание устоев коммунистических режимов в странах бывшего соцлагеря явилось побочным эффектом политики гласности и перестройки в Советском Союзе. А когда стали падать один за другим режимы в Польше и Венгрии, затем в ГДР, Болгарии и Румынии, то эти события отразились на положении в самом СССР – подрывался авторитет Горбачева, страх перед репрессиями исчезал, росла открытая оппозиция контролю государственных и партийных органов [1196].
Но почему Горбачев и его советники (но не все члены Политбюро и военные) решили оставить союзников по социалистическому лагерю на произвол судьбы, позволив событиям в Центральной и Восточной Европе развиваться фактически без участия и контроля Москвы? Ключевую роль здесь сыграл идеологический фактор «нового мышления» и мессианской задачи Горбачева объединить Северную Америку, Европу и СССР в рамках единой структуры безопасности и «общеевропейского дома» от Ванкувера до Владивостока. В конце января 1989 года Горбачев назначил комиссию по международным делам при Политбюро во главе с Александром Яковлевым. Этой комиссии было поручено изучить непредвиденные последствия событий в Восточной Европе. Яковлев заказал академическим институтам, МИД и КГБ ряд аналитических записок. Однако при этом не затребовал мнения Генерального штаба. Большинство записок предсказывало всеобщий кризис в соцлагере. В записке Международного отдела ЦК заключалось, что на первый план в отношениях Москвы с Восточной Европой выдвинулся экономический фактор, способность вписаться в мировое хозяйство. Восточноевропейские союзники СССР в этом смысле уже давно оказались «в сильнейшем магнитном поле экономически мощных и разбогатевших западноевропейских государств. На этом фоне, говорилось в записке, «с одной стороны, меркнут их собственные достижения, а с другой – практически не воспринимаются существующие на Западе реальные проблемы и трудности». В этой обстановке «в ряде социалистических стран идет процесс отторжения обществом существующих политических институтов, идеологических ценностей». В меморандуме, составленном академиком Олегом Богомоловым и учеными из Института экономики и мировой социалистической системы, делался вывод, что если правящие партии не пойдут на уступки оппозиционным силам, то начнется цепная реакция народных восстаний, наподобие событий в Венгрии в 1956 году. Аналитики предупреждали, что кризис в восточноевропейских странах зашел слишком далеко, и только «революции сверху» могут предупредить «революции снизу». Во всех документах были представлены возражения против любой формы советской интервенции в этих странах. Вывод у всех был один: какой-либо военно-политический нажим не гарантирует успеха, но зато может вызвать цепную реакцию насилия и развал советского блока изнутри. Некоторые говорили о возможности «финляндизации» союзников, то есть налаживания добрососедских отношений по модели Финляндии и выводе советских войск из Восточной Европы. Авторы записок ломились в открытую дверь. Горбачев и его соратники по «новому мышлению» – Яковлев, Шеварднадзе, Черняев, Шахназаров – были и сами убеждены, что военное вторжение в Чехословакию в 1968 году было ужасной ошибкой, и они ни при каких условиях не собирались задействовать военных [1197].
Вместе с тем поражает отсутствие позитивного вовлечения СССР в события в Восточной Европе. Ведь можно было попытаться более решительно координировать действия с реформаторскими силами внутри правящих режимов в ГДР, Польше и Чехословакии – предоставить им материальную поддержку и воздержаться от односторонних шагов, которые ускоряли процессы распада Варшавского договора. Такая пассивность советского руководства усугублялась двумя обстоятельствами. Во-первых, Горбачев и его окружение были полностью поглощены реформами политической системы у себя дома, начавшимися в конце 1988 года. С этого момента события в СССР развивались лавинообразно и с головой накрыли политическое руководство страны. Горбачев и его советники, включая тех, кто курировал ситуацию в странах Варшавского пакта, были всегда заняты чем-то другим. Например, основная часть времени Георгия Шахназарова, помощника Горбачева по «социалистическому содружеству», уходила на составление служебных и докладных записок к первым частично свободным парламентским выборам в СССР в марте 1989 года, на написание нового законодательства, а позже – на работу с текстами выступлений Горбачева и выполнение его поручений к Съезду народных депутатов СССР, который открывался в Москве 25 мая. Во-вторых, в Советском Союзе уже свирепствовал финансовый кризис. В январе 1989 года Горбачев объявил о сокращении советских вооруженных сил в Центральной и Восточной Европе на 14 % и уменьшении военного производства на 19 %. Эти меры подтвердили его позицию, высказанную во время «антифултонской речи» в ООН 7 декабря 1988 года. Вместе с тем это была отчаянная попытка руководства страны сократить государственные расходы. У советских руководителей не было денег на то, чтобы повлиять на события в Восточной Европе: им оставалось лишь наблюдать за тем, как правительства этих стран обращаются за кредитами и иными формами поддержки к Западу [1198].
И все же даже теперь, по прошествии времени, поражаешься, как просто, словно мимоходом, Горбачев отказался от восточноевропейской части советской империи и как легко страны этого региона пошли своей дорогой. Как упоминалось выше, речь шла не просто о пассивности, а о принципиальной установке: генсек с самого начала взял курс на полное невмешательство во втутренние дела стран Восточной Европы и продолжал следовать этой линии даже в условиях, когда встал вопрос о потере там военных стратегических позиций. 3 марта 1989 года председатель Совета министров Венгрии Миклош Немет проинформировал Горбачева о своем решении «полностью снять электронные и технологические средства защиты с западных и южных границ Венгрии. Нужда в них отпала, и они служат лишь для того, чтобы ловить граждан Румынии и ГДР, которые пытаются нелегально уйти на Запад через Венгрию». Он осторожно добавил: «Конечно, нам надо будет поговорить с товарищами из ГДР». Единственными словами Горбачева, сохранившимися в записи, были: «Мы строго