Принципиальное неприменение силы Горбачевым, которое так высоко ценили на Западе, не вызывало восторга среди миллионов его соотечественников, для которых он был прежде всего «царем», гарантом стабильности, гражданского мира и достатка, а также существования самого государства. Горбачев оказался неспособным исполнять эту роль, и более того, он сам от нее отказался в кризисной ситуации. Это, безусловно, способствовало внезапному крушению Советского Союза и тому, что десятки миллионов русских и нерусских людей оказались брошенными на произвол судьбы среди обломков империи – в нищете, без работы, а иногда и без крова над головой.
Пока холодная война в Европе шла к своему завершению, на здании самого Советского Союза образовывались все более глубокие трещины, и это не было простым совпадением. Горбачев считал, что и примирение двух блоков и преобразование СССР – две стороны одной медали, и принцип неприменения силы должен стать ключевым элементом возникающего в его представлении нового миропорядка. В апреле 1989 года по просьбе первого секретаря Грузии советские войска разогнали демонстрантов, пустив в ход саперные лопатки и слезоточивый газ; погибло около 20 мирных граждан. Вся Грузия восстала против советской армии, русских и Москвы. На срочном заседании Политбюро Горбачев наложил устный запрет на использование военной силы в гражданских конфликтах. «Отныне без решения Политбюро в таких делах армия не должна участвовать», – сказал генсек, обращаясь к министру обороны Язову. Но это решение не давало ответ на вопрос, как остановить националистических сепаратистов, которые уже начали растаскивать страну на части. Несколько дней спустя в Политбюро обсуждались массовые националистические выступления в Прибалтике, и Горбачев заявил: «Мы признали, что и во внешней политике сила ничего не дает. А уж внутри – тем более не должны и не будем к ней обращаться» [1189]. Примечательно, что таким образом Горбачев отказал республиканским и местным властям в помощи и праве наводить порядок силой – добровольно отказавшись от того, на чем держится государственный суверенитет, и что является конституционным правом и долгом главы государства. За некоторым исключением Горбачев до последнего дня своего пребывания у власти стойко придерживался этого, столь необычного для коммунистического лидера принципа.
Западные политики в частности, Буш и Бейкер, знали об этой особенности Горбачева-политика и успешно ей пользовались. Так, например, Буш, во время встречи на Мальте, предложил Горбачеву заключить джентльменское соглашение по поводу прибалтийских республик, где широкие массовые движения начали требовать полного отделения от СССР. Это было явным вмешательством одной сверхдержавы во внутренние дела другой в нарушение негласного табу, которое уже давно соблюдалось в американо-советских отношениях. Буш тем не менее нашел нужный подход. «Мне бы хотелось иметь наиболее полное представление о вашем отношении к Прибалтике, – сказал он. – Здесь нельзя допустить движения назад. Возможно, нам лучше обсудить данную тему частным образом, поскольку я бы очень хотел понять вашу главную мысль об этом весьма сложном деле». Так как вопрос о Прибалтике был преподнесен в нужном контексте и Буш показал, что заботится об успехе горбачевской политики «нового мышления», Горбачев с готовностью с ним согласился, чтобы во имя нового мирового порядка не допустить движения назад в американо-советском сотрудничестве. В результате они пришли к договоренности, что американцы будут воздерживаться от любых попыток оказывать помощь литовскому, латвийскому и эстонскому движениям за отделение Прибалтики от СССР, а Горбачев, в свою очередь, будет воздерживаться от применения военной силы в решении прибалтийской проблемы [1190].
Сам Горбачев, спустя много лет после того, как утратил власть, продолжал оставаться твердым приверженцем принципа неприменения силы, во всяком случае до 2014 года. Он очень сожалел о тех случаях, когда войска все же были задействованы против гражданского населения в советских республиках. Вспоминая армянские погромы, устроенные толпами азербайджанцев в Сумгаите в феврале 1988 года, межэтнические столкновения в Нагорном Карабахе, кровопролития в Тбилиси в апреле 1989 года и в Баку в январе 1990-го, карательные меры в Вильнюсе и Риге в январе 1991 года, Горбачев сказал: «И сколько ни было потом попыток повязать Горбачева кровью – не удалось» [1191]. По сути, эти слова Горбачева резонируют с характеристикой, которую ему дал Лигачев: «К таким мерам, которые были связаны с насилием, но направленным на спасение людей, он считал нужным прибегать только тогда, когда самому последнему гражданину будет ясно, что иного выбора нет. Это была черта характера» [1192]. Всякий раз, когда военные контингенты направлялись в зоны национально-территориальных конфликтов, выполняя расплывчатые, возможно, устные инструкции из Москвы, Горбачев немедленно уходил от ответственности за пролитие крови, и военным приходилось принимать на себя всю ярость националистов и радикально-демократической прессы в Москве. Подобная схема производила двойной эффект: с одной стороны, она парализовала и деморализовывала советскую армию, а с другой – придавала сил тем, кто хотел развалить Советский Союз [1193].
Решение Горбачева ради высоких принципов отказаться от применения силы в международных отношениях и во внутренней политике – явление в мировой истории поразительное и уникальное. Канадский исследователь Жак Левек отмечает, что «то, как СССР отделил себя от советской империи [в Восточной Европе], и то, как он пришел к своему мирному концу», связано друг с другом и «может оказаться самым благим вкладом Советского Союза в мировую историю» [1194].
Восточная Европа и Германия
Сложное сочетание таких сторон личности Горбачева, как оптимизм, наивность, непредсказуемость, западничество и нелюбовь к насилию, в полной мере отразилось на советской политике во время распада просоветских режимов в Восточной и Центральной Европe и на отношении самого Горбачева к падению Берлинской стены и краху ГДР. И сторонники, и противники Горбачева указывают на то, что начиная с 1987 года проводимая Горбачевым внешняя политика редко обсуждалась официально на заседаниях Политбюро – в основном все происходило в узком кругу. В международных делах Горбачев